Владимир Гусев - Искатель, 2013 № 11
— Ну, я не уверен, что дубы восстанавливаются из побегов…
— Неважно, ива, сосна, да вот хоть картофельный клубень. Весной разрезали на кусочки, но чтобы в каждом кусочке глазок был, закопали, а осенью из каждого кусочка — полноценный куст. И это картофель! А чего можно ждать у человека? Человек не картофель. У человека мозги есть. А зачем человеку мозги? Чтобы воздействовать на природу, согласны? А раз согласны (я молчал), то должны признать и то, что формы этого взаимодействия должны быть чрезвычайно многообразны, разве это не очевидно?
— Очевидно, что к нам подступает туман, — сказал я, чтобы прервать неловкую паузу. Да уж, великие ученые порой современникам кажутся жителями иного мира.
— Именно туман, — обрадовался вдруг Соколов. — Погода исстари была пробным камнем для человеческого разума. Шаманы насылали вьюги, ведьмы — дожди, боги разили молниями, а тут всего лишь туман. Рассеять туман, обратить вспять — задача для ученика третьего класса. — И он опять отпил из стакана. — Ох, что это я все о своем да о своем. Повелевать стихиями берусь, а вести разговор так и не научился. Вы ведь тут специалист по спортивной части?
— По спортивной.
— Чем, по-вашему, отличается спортсмен от обыкновенного человека? Силой, выносливостью, меткостью?
Желанием победить, — честно ответил я.
— Вот! — Соколов еще больше обрадовался. — На первом месте — воля! Она превращает рохлю в атлета, строит мускулатуру, крепит нервы, развивает выносливость. Не мускулы поднимают штангу — разум.
— Я не штангист, но думаю, без мускулов дело тоже не обходится.
— Разумеется, но волевой посыл — первичен. Мозг как орган для производства разума, разум как источник воли — вот роль, — он поперхнулся и, откашлявшись, махнул свободной рукой. — Несет меня, как Остапа в Васюках. Вот тоже, кстати, любопытный тип — Остап Бендер. Пройдоха? Несомненно. Жулик? Не без этого, что бы Остап ни говорил об отношении к Уголовному кодексу. Но главное в Остапе — невероятная воля. Ему, видите ли, было скучно строить социализм! Как же! Именно строить социализм ему и было безумно интересно. Авторы нарочито оглупили Остапа в последних главах. Уж если он без гроша в кармане умел устраиваться, то с миллионом… Есть версия, что в Остапе Ильф и Петров изобразили — в соответствующем преломлении и, пожалуй, бессознательно — вождя революции. Смесь Радека, Бухарина и Сталина. Но бессознательно же и убоялись, и потому у Остапа после обретения миллиона вдруг появляется мышление гимназиста первого класса. Вы знаете, что в ранней версии романа Остап миллион передает-таки государству, а сам женится на Зосе?
— Первый раз слышу.
— Это совершенно точно, смею вас уверить. Но писательское чутье не позволило свернуть с пути, и потому…
— Остап собирается идти в управдомы, — продолжил я, показывая, что и биатлонисты не чужды высокой литературы.
— Да. И это вовсе не смешно. Что значит в управдомы? Вспомним рухнувший Дом Романовых. Хозяин убит, кругом беспорядки. Дом — это, некоторым образом, Россия, волею судьбы оставшаяся без присмотра. Есть всякие временные дежурные по бараку, те же Рыковы и Бухарины, тем интереснее будет переиграть их. И он, Бендер, становится управдомом.
— То есть Бендер — это будущий Сталин?
— Во всяком случае, на месте литературоведов я бы не спешил отклонить эту версию.
Стакан Соколова был наполовину полон. Или наполовину пуст. Я не знал, к кому примкнуть: к оптимистам или к пессимистам. Нет, я ничего против беседы не имею, но разговор с Андреем Ивановичем — если мои коротенькие реплики позволяли назвать происходящее разговором — утомлял. Возможно, я перед нобелевским лауреатом, пусть и отказником, старался встать на цыпочки и потому излишне напрягался. Или же пытался в тексте разглядеть подтекст, а в подтексте — подсказку, мудрость, истину. Или сказывалась акклиматизация. А вдруг я обыкновенно заболел? Нужно бы показаться доктору.
— Видите! — торжествующе сказал Соколов.
Я сначала не понял, чему он радуется, затем разглядел: туман заметно поредел.
— И сложно это — разгонять туманы?
— Ничего особенного. Куда сложнее убедить других, что это — твоя заслуга.
— А назад, в обратную сторону можете?
— В обратную сторону?
— Опять туману напустить. Густого, как молочный кисель у бабушки?
Он покачал головой:
— Это уже баловство — туда-сюда туманы гонять. Природа баловства не любит. Подумает — смеются над ней. И отомстит. А мстить природа умеет, как умная и злопамятная женщина. Изменения климата в пятидесятые годы народ связывал с атомными взрывами, помните? Впрочем, вы эти времена не застали, поверьте на слово. Авторитетнейшие ученые пытались доказать, что ядерный взрыв для природы в планетарном масштабе пустяк, ерунда. Но сами знали: доказывают они недоказуемое, климат ведь и в самом деле изменился. Хотя атомные испытания в теории вроде бы и ни при чем, а в жизни вон как поворачивается.
— То есть просто природа обиделась?
— Ну, если это «просто…» — Он замолчал. Я подумал было, что Соколов только взял передышку перед новым рывком, но нет, он только смотрел в окно и пил древнюю нейтральную воду.
Насчет воды, между прочим, у него много сторонников. Я не девонскую воду имею в виду, но вот норвежские спортсмены возят на соревнования свою, из ледниковых речек и водопадов. Считают, что родная вода лучше восстанавливает силы, чем вода чужая.
У нас тоже пробовали экспериментировать с водой, да какое… Большая часть питьевой минеральной воды, что продают в магазинах, — водопроводная, так говорит главный санитарный врач страны. Он, правда, больше Грузию на чистую воду выводит (каламбур!), но и у нас водопроводов достаточно. Потому пили что придется. Может, сейчас что-то изменилось, но сейчас я уже вольный стрелок и должен сам заботиться о своем пропитании.
Покончили — я с закускою, он с водой — мы одновременно, кивнули друг другу без слов и разошлись.
Туман за окном рассеялся совершенно.
4Я перешел в другой зал клуба. Библиотечно-бильярдный: на столах разложены газеты, в шкафах стоят сотни книг, а посреди зала — четыре бильярдных стола. И опять — один я за всю компанию. Видно, не время еще. Люди заняты, соберутся попозже. После ужина, например. Дружными рядами. Или парами. Или сюда — по одиночке, а отсюда — парами. Но в эти часы никого нет.
Знаю, есть любители и в одиночку гонять шары по сукну, оттачивать мастерство, но сам я привычки к бильярду не выработал, да и нужды не было.
Оглядевшись внимательнее, я увидел, что шкаф в углу был вовсе не шкафом, а древним комбинированным радио-теле-граммо-магнитофоном. Делали такие во времена второй мировой. В детстве я видел подобный у дядюшки Егорки — накрытый большой кружевной салфеткой, на которой стояли семь слоников натурально слоновой же кости. Слушали радио редко, раз в неделю. Считали, и то слишком много будет.
