Василий Ванюшин - Старое русло
Сейчас не было в Лине ничего озорного, легкомысленного, что очень нравилось ему. Была дочь профессора, несомненно очень умная, много знаюшая — и все…
— А это — тамариск, я узнала, — Лина показала на другой куст. — Жаль, что сейчас не весна… У тамариска очень красивые цветы, правда, Алибек?
— Что? Да, цветы красивые, бывают розовые, белые, фиолетовые — собраны в кисти, — Алибек показал руками форму кистей. — Но я говорил, что на груди пустыни еще не было такого красивого цветка… — попытался он вернуться к прежнему разговору, но из этого ничего не получилось. Лина даже не улыбнулась, она отломила веточку тамариска и принялась рассматривать ее.
Тут поднялся Жакуп, достал бутылочку с мелким табаком, насом, отсыпал его на ладонь и ловко отправил в рот.
Снова равномерное покачивание на верблюде. Уже утомительным стало однообразие пустыни. Солнце палило нещадно, оно прожигало тонкую материю, припекало плечи. Лина часто снимала шляпу, подставляла открытое разгоряченное лицо ветру. Но ветер не освежал, он был горячий и сухой.
Исчезло из виду сухое русло реки. Пропала тень от верблюда, солнце стояло прямо над головой — попробуй узнать, где юг, где север. Лине стало казаться, что они никуда не движутся, верблюды переступают ногами на одном месте.
«Они не знают, куда идти, — подумала она. — След машин давно исчез. А Жакуп спит». Старик сидел ссутулившись, и можно было подумать, что он крепко спит, забыв обо всем на свете.
Лина, обернувшись, посмотрела на Алибека — он тоже склонил голову, то ли в глубокой задумчивости, то ли в дремоте. Она хотела окликнуть его, но во рту пересохло до боли. Лина почувствовала себя страшно уставшей, не способной поднять руку и помахать ею. Разболелась голова, в глазах потемнело. Пустыня поплыла, закружилась. Пятна барханов слились в желтые полосы.
«Я упаду, расшибусь», — мелькнула мысль. — Алибек! — крикнула она изо всех сил и не услышала своего голоса…
Алибек, вскинув голову, увидел, как склонилось, ползет вниз безвольное тело девушки, шляпа ее упала и покатилась, подхваченная ветром. Приподнявшись, он изо всех сил прыгнул с высоты вперед, не думая ни о ногах, ни о голове своей. Он упал, но тут же вскочил и успел подхватить ее тело.
Лицо Лины стало неузнаваемым — кожа покраснела, губы подергивались, глаза были полуприкрыты. Дышала она редко и прерывисто. «У нее — солнечный удар, — догадался Алибек. — Еще бы! С непривычки, в такую жару…».
Поблизости рос кустарник. Алибек кинул на него свой пиджак и положил Лину так, что тень закрыла ее лицо. Потом открыл флягу, намочил носовой платок и положил ей на голову. Затем расстегнул куртку на ее груди, отыскал в карманах платок и, намочив его, стал растирать щеки, шею.
Когда подошел Жакуп, опасность уже миновала. Лина открыла глаза. Старик сначала не понял, что произошло. Увидев полуобнаженную грудь девушки, он грозно прикрикнул на Алибека. Тот встал, опустив руки, пояснил:
— У нее случился солнечный удар.
Жакуп, кажется, не сразу поверил. И в этом не было ничего удивительного. Он вырос под солнцем пустыни, знал, как опасен укус каракурта и змеи, многое знал о пустыне, однако не знал, что такое солнечный удар. Он по привычке носил меховую шапку — и никогда не бывало плохо голове от солнца. Конечно, дочь Бикентиша еще не испытывала такой жары — вот отчего это… Ай-яй, нехорошо теперь будет старику перед Бикентишем.
— Не надо жалеть воды, — сказал он Алибеку. — Давай больше…
Скоро Лине стало лучше. Она отослала прочь и Алибека и Жакупа и стала умываться. Солнечный удар мог кончиться хуже, но не об этом она думала. Ей было неприятно оттого, что она оказалась такой слабой, что желание ехать на верблюде было с ее стороны необдуманным поступком, капризом, и надо бы послушаться отца и Юрия Сергеевича.
Жакуп сказал, что они поедут только тогда, когда спадет дневная жара. Вдвоем с Алибеком они соорудили палатку, и Лина поместилась в ней. Она хорошо отдохнула и почувствовала себя совершенно здоровой.
Она, конечно, расскажет отцу обо всем этом, но так, чтобы случай этот выглядел незначительным — просто закружилась голова от непривычной езды и пришлось задержаться в пути. А пока все хорошо, и она вполне здорова…
Улькен-Асар
Машины экспедиции остановились на дне сухого русла, тут же были натянуты палатки. Высокие крутые берега защищали лагерь от песчаных ветров. На дне русла рабочие выкопали колодец и очень удачно — в него поступало достаточное количество хорошей воды.
Особенно высок и обрывист был левый берег. Сильные ветры подточили берег, в одном месте он обвалился, обнажив часть стены какого-то древнего строения.
С этого высокого берега, если смотреть на запад, виднелись белые холмы — то были разрушенные временем кирпичные стены. Профессор Стольников знал эти места, он бывал здесь и раньше. Он знал, что эти кучи кирпича — есть не что иное, как остатки старых городищ, их много — целый комплекс. Но сейчас его интересовало это, расположенное на самом берегу городище, названное «Улькен-асаром»[13]. Оно было, по всей вероятности, главным, потому что обнаженная стена походила на крепостную стену. За ней, в глубине, под слоем земли и надо искать памятники прошлого, чтобы установить, какой народ здесь жил и когда — раскрыть страницу истории, еще неизвестную науке.
Профессор смотрел на крепостную стену и думал о своей работе. Ему было немножко грустно от того, что некоторые, как Купавин, не понимают значения этой работы, ее сложности и трудности. Не так-то легко и просто прочитать страницу прошлого, когда вместо букв и слов, располагающихся в определенном порядке, видишь только кости, черепки посуды, ржавые обломки железа, горсть золы, монету, стеклянную бусинку. Надо уметь читать по этим малозначащим для обычного глаза предметам и понять такие сложнейшие и грандиознейшие события, как смена общественно-экономических формаций…
Не только профессор думал сейчас о предстоящей работе. Землекопов интересовало — каков грунт? Сверху, ясно, — песок, можно легко и скоро работать совковой лопатой, а что в глубине?
Алибек смотрел на «Улькен-асар» и видел, что попал как раз туда, куда нужно. «В том месте, где русло изгибается луком, и там, где кладут на него стрелу, стоит старая крепость», — вспоминал он слова отца. «Да, этот изгиб Куван-Дарьи похож на лук, и в том месте, за которое берут лук рукой и где кладут стрелу, видна крепостная стена… Значит, здесь! Как легко я добрался сюда! Вон вдали видны какие-то развалины, в одном месте даже сохранилась стена…»
