Эдгар Берроуз - Тарзан - приёмыш обезьяны
Убедившись, что Клейтон умер, Керчак первым делом обследовал постель. Он осторожно приподнял край парусины, увидел под ней тело женщины, грубо сорвал покров и сжал огромными волосатыми руками ненавистное белое горло. Однако поняв, что женщина мертва, отвернулся, заинтересованный обстановкой комнаты, — и больше не тревожил ни леди Элис, ни лорда Джона.
Ружье, висевшее на стене, более всего привлекало его внимание. Он много месяцев мечтал об этой странной палке. Теперь она была в его власти, а он не смел до нее дотронуться. Осторожно подошел он к ружью, готовый удрать, как только палка заговорит оглушительным рокочущим голосом, поражая насмерть тех из его племени, кто по незнанию или по необдуманности нападал на ее белого хозяина. В его зверином мозгу таилась смутная догадка, что громоносная палка опасна только в руках того, кто умел с нею обращаться. Прошло несколько минут, пока, наконец, он решился до нее дотронуться.
Он ходил взад и вперед, поворачивая голову так, чтобы не спускать глаз с интересовавшего его предмета. Могучий царь обезьян бродил по комнате, качаясь на каждом шагу, и издавал глухое рычанье, прерываемое пронзительным воем, страшнее которого нет в джунглях.
Наконец он остановился перед ружьем, медленно поднял волосатую лапу и прикоснулся к блестящему стволу, но сразу же отдернул ее и снова заходил по комнате. Казалось, будто огромное животное диким рычанием старалось возбудить свою смелость для того, чтобы взять ружье. Он остановился, неуверенно дотронулся до холодной стали, и почти тотчас же снова отдернул руку, и возобновил свою возбужденную прогулку. Это повторялось много раз. Движения животного становились все увереннее, наконец, ружье было сорвано с крюка. Убедившись, что палка не причиняет ему вреда, Керчак занялся подробным осмотром. Он ощупал ружье со всех сторон, заглянул в черную глубину дула, потрогал мушку, ремень и, наконец, курок.
Забравшиеся в хижину обезьяны сидели в это время у двери, наблюдая за своим вожаком. Остальные толпились снаружи у входа, вытягивая шеи и стараясь заглянуть внутрь. Случайно Керчак нажал курок. Оглушительный грохот раздался в маленькой комнате, и звери, бывшие в хижине и за дверями, повалились, давя друг друга в безумной панике.
Керчак был так испуган, что забыл даже выпустить из рук виновника этого ужасного шума и бросился к двери, крепко сжимая ружье в руке. Он выскочил наружу, но ружье зацепилось за дверь, и она плотно захлопнулась за улепетывавшими обезьянами.
Отбежав от хижины, Керчак остановился, осмотрелся — и вдруг заметил, что все еще держит в руке ружье. Он торопливо отбросил его, как будто железо было раскалено докрасна.
Прошел целый час, прежде чем обезьяны набрались храбрости и снова приблизились к хижине. Но когда они, наконец, решились войти, то, к своему огорчению, убедились, что дверь закрыта прочно. Попытки открыть ее не привели ни к чему. Хитроумно сооруженный Клейтоном замок запер дверь за спиной Керчака, а все намерения обезьян проникнуть сквозь решетчатые окна тоже не увенчались успехом.
Побродив некоторое время в окрестностях, они пустились в обратный путь сквозь чащу леса, к знакомому плоскогорью.
Кала так и сидела на дереве со своим маленьким приемышем; но когда Керчак приказал ей слезть, она, убедившись, что в его голосе нет гнева, легко спустилась, перебираясь с ветки на ветку, и присоединилась к другим обезьянам. Соплеменников, которые пытались осмотреть ее странного детеныша, Кала встречала оскаленными клыками и глухим угрожающим рычанием. Когда ее стали уверять, что никто не хочет нанести вред детенышу, она позволила подойти поближе, но не дала никому прикоснуться к своей ноше. Она чувствовала, что детеныш слаб и хрупок, и опасалась, что грубые лапы любопытных могут причинить вред малютке.
Пробираться сквозь джунгли Кале было особенно трудно, так как ей приходилось цепляться за ветки одной рукой. Другой она бережно прижимала к себе нового сына. Детеныши других обезьян сидели на спинах матерей, крепко держась руками за их волосатые шеи и просунув ноги под мышки, что нисколько не мешало их носильщицам. Кала держала крошечного лорда Грэйстока у своей груди, и нежные ручонки ребенка цеплялись за длинные черные волосы, покрывавшие эту часть ее тела. Кале было трудно, неудобно, тяжело. Но она помнила, как один ее детеныш, сорвавшись со спины, встретил ужасную смерть, и не хотела рисковать другим.
Белая обезьяна
Нежно вскармливала Кала своего найденыша, про себя удивляясь лишь тому, что он не делается сильным и ловким, как остальные маленькие обезьянки. Прошел год с того дня, как ребенок попал к ней, а только сейчас начинал ходить. Лазать же по деревьям он и не пытался.
Иногда Кала говорила со старшими самками о своем милом ребенке. Ни одна из них не могла понять, почему он такой отсталый и непонятливый, хотя бы, например, в таком простом деле, как добывание себе пищи. Он не умел находить себе еду, а ведь уже больше двадцати лун детеныш находился в стае. Знай Кала, что ребенок уже прожил на свете целых тринадцать лун до того, как попал к ней, она сочла бы его совершенно безнадежным. Ведь маленькие обезьяны ее племени были более развиты после двух или трех лун, чем этот маленький чужак после двадцати пяти.
Муж Калы, Тублат, испытывал величайшую ненависть к этому детенышу, и если бы самка не охраняла его самым ревностным и заботливым образом, он давно бы нашел случай убрать малютку со своей дороги.
— Он никогда не будет большой обезьяной, — рассуждал Тублат. — И тебе, Кала, вечно придется таскать его на себе и заботиться о нем. Какая польза от него для нас и для нашего племени?
Лучше всего бросить его, когда он уснет, в траве, а ты выносишь сильных обезьян, которые сумеют оберегать нашу старость.
— Нет, Сломанный Нос, ни за что, — возражала Кала, — пусть даже мне придется всю жизнь носить его!
Выведенный из себя, Тублат обратился к самому Керчаку и потребовал, чтобы царь своею властью заставил Калу отказаться от Тарзана. Так назван был маленький лорд Грэйсток. Имя это означало «белая кожа». Но когда Керчак заговорил с Калой о ребенке, она заявила, что убежит из племени, если ее с детенышем не оставят в покое. А так как каждый из обитателей джунглей имеет право уйти из племени, если оно ему не по душе, то Керчак ее больше не беспокоил, боясь потерять Калу — красивую, хорошо сложенную молодую самку.
И все же Тарзан подрастал. Он все быстрее и быстрее развивался и успешно догонял своих сверстников-обезьян. В десять лет он уже превосходно лазил по деревьям, а на земле мог проделывать такие фокусы, которые были не по силам его братьям и сестрам.
