Владимир Данилов - Семнадцать перышек
Но вот все было погружено в лодки. По привычке, покидая лагерь, мы все трое обходили берег и внимательно осматривали, не забыли ли какую-нибудь вещь.
Вдруг Юрка нагнулся и поднял с земли кусок шпагата. В ту же секунду он с остеклянелым взглядом запустил руку за пазуху и еле слышно прошептал:
— Хвост!
Мы сразу поняли все.
В сутолоке Юрка не заметил, как шпагат, на котором был подвешен таймений хвост, развязался и сполз с шеи. А собаки, между делом, расправились с ними по-своему.
— У-у, шакалы! — в отчаянии погрозил Юрка кулаком. — А с виду-то вполне приличные собачки…
Все три пса сидели рядком на почтительном расстоянии и с укоризной глядели на Юрку. Их умные, живые глаза, казалось, говорили: «Эх ты, растяпа! Такой талисман скормил. Чем же ты похвастаешь приятелям…»
Как только Курейка вновь подхватила наши лодки, Юрка распотрошил свой рюкзак и, чтобы хоть немного утешить себя, извлек из него вываренную тайменью челюсть.
Гыда
Перед самым вылетом из Диксона мой старый друг, известный полярный радист, подарил мне щенка.
— Возьми, — говорит, — отряд в сопки уйдет, а вам двоим веселей будет в лагере время коротать. Меня вспомнишь и, может, спасибо скажешь.
Щенку не было еще и трех месяцев. Ходил он как-то боком, вперевалочку, смешно переставляя голенастые с кривинкой лапы. При каждом шаге висящие кончики ушей взмахивали в такт. Но стоило ему чем-нибудь заинтересоваться, уши настороженно выпрямлялись, как у настоящей лайки, и он, склонив голову набок, не сводил любопытного взгляда с этого предмета.
Так он стоял и с удивлением разглядывал лохматые унты пилота, пока мои друзья-геодезисты не крикнули из самолета:
— Михалыч! Ты с нами полетишь или будешь ждать, когда из этого цуцика волкодав вырастет?
Я схватил щенка в охапку и поднялся вместе с ним в самолет.
Мои товарищи — веселые и острые на язык люди. И мне вовсе не хотелось, чтобы вместо звучной и красивой клички к щенку приклеилось обидное прозвище «цуцик» или «волкодав». Уже с первых минут полета я начинаю придумывать имя своей собаке.
Щенок лежит у меня на коленях и посапывает, уткнув нос в полу меховой куртки. Ему и дела нет до того, чем заняты мысли хозяина. Но мне, видно, мешал сосредоточиться монотонный гул мотора, а может, я вообще не годился на роль крестного отца — во всяком случае ничего подходящего придумать я не смог. Я уже начал было сетовать на друга: «Подарил собаку, а об имени не побеспокоился». А потом решил.
— Ладно. Как только прилетим на Гыду, в первой же радиограмме спрошу, как назвать щенка. Пусть сам голову ломает.
И тут меня осенило. Первый наш лагерь будет стоять на реке Гыде. Именно там, в Гыданской тундре, моей собаке придется расстаться с щенячьим детством. И кто знает, может быть, там ждут ее суровые схватки с хозяевами тундры — полярными совами, песцами и злобными волками.
До самого конца полета я шевелил теплые, бархатные уши щенка и вполголоса приговаривал: «Гыда! Славный песик. Я тебя в обиду не дам. Никакой ты не цуцик. Ты Гыда!!!»
Самолет сделал посадку на льду небольшого озерка, неподалеку от берега Гыды. На реку пилот не рискнул садиться. Кто знает, какой толщины лед на реке и выдержит ли он машину с людьми и грузом.
Мы быстро разгрузили самолет. Солнце стояло еще довольно высоко, но мы не хотели задерживать летчиков: неизвестно, что может случиться с погодой через час-другой.
Пилоты пожелали нам «ни пуха, ни пера», и вот уже самолет поднялся в воздух, а снежные струи, закрученные могучим винтом, рассеялись по насту. Темная точка нашего АН-2 уносилась на северо-восток к Диксону.
Весь отряд сразу же включился в работу. Мы перетаскивали к берегу реки инструменты, продукты, палатки, рацию» и резиновые лодки. А мой песик, обрадованный, что наконец-то самолетная тряска кончилась, носился от озерка к реке и обратно. Когда разрывали снег, ставили палатки, загоняли в промерзшую землю колья с железными наконечниками и подвязывали растяжки антенн, щенок крутился у самых ног. Парни отмахивались от него рукавицами и добродушно журили:
— Не мешай-ка ты нам, братец. А то не будет у тебя крыши над головой.
А я, больше для того, чтобы отвлечь своих друзей от всяких несолидных «цуциков», то и дело строго приказывал: «Гыда, сюда! Гыда, не смей! Гыда, сиди!» И столько раз повторил за день придуманную мной кличку щенка, что вечером, когда все собрались за ужином, парни наперебой подсовывали общительному песику лакомые кусочки и как один называли его Гыдой.
2Весь май мы простояли на берегу Гыды. Еще на лыжах, по насту мои друзья облазили все окрестные сопки. Пес уже привык к тому, что на рассвете люди уходили в маршрут и под вечер возвращались. Каким чутьем он определял, что отряд идет к лагерю, трудно сказать. Но бывало еще за четверть часа до их прихода Гыда пулей вылетал из палатки и убегал в тундру.
Первое время я тревожился за него, как бы за сопками не нарвался на волка. Но потом привык. Гыда стал для меня настоящим сигнальщиком. Стоило ему выскочить из палатки, я ставил на горячую печурку кастрюли с едой. Знал, что скоро придут уставшие за день парни.
Гыда заметно подрос за этот месяц. Выпрямились и вытянулись его ноги, уши уже не ломались и всегда стояли торчком. Он все больше походил на свою родню — восточносибирских лаек.
Весна уже постучалась в двери Гыданской тундры. Полярное незаходящее солнце днем жгло снега. Но едва оно скрывалось за сопки, мороз так схватывал капельки талого снега, что они превращались в лед, и наст гудел под ногами.
В такие часы дороги открывались по всей тундре. И мои друзья пользовались услугами мороза: уходили пешком, а лыжи и приборы тянули за собой на легких санках. Днем, когда солнце добиралось до самой высокой небесной точки и снеговой асфальт не выдерживал тяжести человека, геодезисты были уже на какой-нибудь сопке. А там они обходились без лыж.
С каждым днем вершины окрестных сопок все больше освобождались от снега. Их бурые макушки казались издали старинными папахами, отороченными белым горностаевым мехом — границей снегов.
Как-то вечером, когда парни вернулись из тундры и рассказывали о своем переходе, Гыда, положив голову на вытянутые лапы, дремал возле гудящей жаркой печурки. Вдруг какая-то неведомая сила подбросила его, и пес стремительно бросился в дверь палатки.
— Эк, припекло нашего Гыдана! Разоспался, чуть уголек из печки не проглотил, — смеялись парни и начали было разыскивать уголек, которым будто бы прижгло Гыду.
Вдруг за палаткой раздалось глухое рычанье и пронзительный вопль нашего пса.
