Виталий Бианки - Повести и рассказы
Я как прысну! Эдакий парнище у старичка на закорках! Прямо Руслан и Черномор. Да у Черномора хоть борода была длиннущая, а этот вовсе лысый, ни бороды, ни волос.
— Что тут такого? — рассердился Венька. — Грегочет, сам не знает чего!
— А ты, — говорю, — рассказывай толком. Опять с конца начинаешь?
— И вовсе, не с конца. Конца тут и нет. А тебе с «жили-были», что ли, начинать? Или как ино?[29]
— Конечно. Если сказка, так и начинай: «Жили-были дед да парень…»
— А если правда?
— Тогда начинай так: «Это случилось тогда-то и там-то…»
Старичок с парнем давно скрылись за углом, и я видел: Веньку так и подмывает рассказать про них. Он поерзал, поерзал — и не утерпел.
— Ладно, — говорит, — пусть по-твоему.
Подумал немножко и начал так:
— Это случилось, наверно, лет пятнадцать назад в нашем районе. Жил да был в одном селе…
— Стой, Овечкин! Что ж у тебя сразу два начала: и «это случилось…» и «жил да был…» Мы же уговорились, что если быль, то…
— Быль и есть, — перебил меня Венька. — Самая взаправдашняя быль, кого хочешь спроси. А «жил да был» — это про медвежьего старика Инотара. Про него как ино? Про него иначе не скажешь, потому он такой уж старик… вроде сказочный, сам увидишь. И вообще, — слушай и не перебивай.
— Жил да был, значит, медвежий старик Инотар. Медвежатник. Он тогда уж сам забыл, сколько зверей уложил на своем веку. В каких только переплетах не был! Много раз у него ружье осекалось, два раза под медведем был, ножом медведю брюхо порол. Всё ему с рук сходило. Пока, наконец, не налетел на шатуна.
Это — знаешь? — такой медведь, которого с берлоги подняли, а убить не убили. Он и шатается всю зиму по лесу злющий-презлющий. Еще бы: ведь вся его еда — коренья там разные, дудки, муравейники — всё под глубоким снегом. И приходится ему зайцев, косуль, лосей промышлять. Такой и на человека напасть не постесняется: он с голодухи вовсе бесстрашный.
Вот раз поехал дед Инотар на дровнях в урман[30] за дровами. Собак, конечно, с собой не взял: не на охоту ведь. Да и встретился с шатуном.
Ружье, конечно, при себе было. Стрелил дед по шатуну, да плохо: ушел зверь.
Дед тою же минутой с дровней долой, лошадь к дереву прикрутил — и за ним по следу.
Идет дед по медвежьему следу, близкой беды над собой не чует. Шатун в рыхлом снегу канаву до самой земли пропахал, ее деду далеко меж древесных стволов видать. Идет дед, зорко вперед глядит.
А шатун на него как рванет сбоку!..
Он — шатун-то — что придумал: бежал, бежал, да и дал петлю. Петлю дал, назад к своему следу вышел сбоку-то, да и залег тут под кокорину[31] в засаду. Вот и рванул отсюдова на деда.
Дед Инотар и ружья к плечу поднять не успел.
Шатун как даст по ружью лапой, — ружье в щепки!
Обезоружил деда — да рраз ему лапой по уху! Рраз по другому!
Свалил в снег — да как закричит:
— Будешь, старый сыч, нашего брата бить!..
— Стой, стой, стой! — закричал я Овечкину. Он в такой раж вошел, что соскочил с крыльца и уж стал на мне показывать, как медведь деда в ухо да в другое… — Это кто у тебя, это медведь-то говорит?..
— Тьфу ты!.. — опомнился Венька. — Верно ведь…
— Вот, — говорю, — Овечкин, видишь, что твое сказочное начало делает: «жил да был»… Уж и медведь у тебя на человеческом языке заговорил.
— А ты не придирайся! Не хочешь слушать, так… Но мне уж самому не терпелось узнать, что там дальше будет с дедом?
— Да ладно уж… Ну?
— Ну, — продолжал Венька, — дед, конечно, за нож: не впервой ему зверю-то брюхо пороть.
А шатун, не будь дурак, через деда махом — да в лес деру!
Поднялся дед Инотар, отряхнул с себя снег, кругом себя поглядел — и ничего понять не может: что такое с урманом сотворилось? То в нем ветер бушевал, деревья скрипели, лошадь тонким голосом ржала от страха, а то вдруг мертвая тишина стала, всё кругом молчит, как заговоренное. Будто то место, где на него шатун напал, будто и не то…
Не сразу дед Инотар в толк взял, что это с ним приключилось неладное, а не с лесом. Сгоряча-то и не почувствовал, какая в ушах боль. Кое-как доплелся по снегу до лошади, отвязал ее. Повалился в дровни, — лошадь до дому сама довезла.
Больше месяца в кровати провалялся: шатун ему, оказывается, в ушах обе эти… как их?.. перепонные барабанки… то есть эти… барабанные перепонки вышиб. И потрясение мозгов сделал.
Встал всё-таки дед, поправился.
Сын ему на пальцах объясняет: дескать, баста теперь на охоту ходить. На зверя глухим не пойдешь. Сиди теперь на лавочке да валенцы подшивай.
А дед как обозлится! Головой затряс, кулак кому-то в окошко кажет.
Оказывается, это он на медведя. Дескать, я ему еще покажу!
Достал припрятанные на черный день деньги, сунул их сыну и объясняет: поезжай, мол, в район, там ижевскую двустволку мне купишь.
Сын отца не ослушался, — как ино? Привез ему ружье.
Дед Инотар на другой же день с лайками в урман.
Целый день пропадал. К ночи вернулся мрачнее тучи.
Еще бы не расстроиться: лайки по лесу широко ходят, за ними не угоняешься. Найдут где зверя, — голос дадут. Лают, лают, а всё без толку: старик глух, как печь. Так зря и пробродил по лесу с утра до ночи. Недаром же говорят у нас: «В лесу первое дело — уши. Глаза потом».
Залез дед Инотар на печь. Три дня, три ночи молчал.
На четвертый день слез, крошни свои достал: плетеную котомку на плечах за спиной носить, вроде твоего рюкзака. Пашку-внучка велел в избу позвать.
Пашке тогда третий годок доходил. Он и вправду малыш был.
Дед для прочности крошни в мешок опустил, еще ремнями перевязал. Велел Пашке в нутро залезть. На спину себе крошни взгромоздил, ружье в руку, собак свистнул — и айда в лес.
Пашке перед тем отец объяснил, что дед задумал и как ему — Пашке — вести себя в лесу.
Собаки давно за деревьями скрылись: зверя разыскивать побежали. Шагает дед Инотар по урману, никуда не торопится. Пашка-малыш в крошнях у деда на закорках едет, голову из мешка высунул, носом вертит, по сторонам любопытствует.
Ходил, ходил дед по урману, по горкам, — притомился.
Помнишь сказку «Медведь и девочка»? Как Маша батюшке и матушке гостинчик послала с медведем? Медведь навалил корзину себе на плечи и пошел лесом. Шел-шел, устал и говорит: «Сяду на пенек, съем пирожок!»
А Маша ему из корзины:
«Вижу, вижу! Не садись на пенек, не ешь пирожок!»
Так и дед Инотар: шел-шел по лесу, устал — и сел на пенек.
Только сел отдохнуть, а тут лайки с правой стороны где-то на зверя напали, голос дают.
