Юрий Нагибин - Жаворонок
Двигался бахши легко, но когда стоял, то казалось, он висит на своем посохе.
— Жаворонок? Это имя должен знать народ…
Ага-Юсуп тронул его за рукав и что-то зашептал ему. В ответ Вепа пошевелил бескровными губами.
— Передай Рахмету, что я одобряю тебя, — проговорил он вслух.
А на трибунах нетерпеливо шумели в ожидании решения судейской коллегии. Слышались отдельные выкрики:
— Ничья!..
— Жа-во-ро-нок!
Но эти голоса тонули в общем хоре:
— Ма-а-аг!..
А старший Карлиев, вздохнув, снял свой роскошный тельпек и протянул одноглазому. Тот сладостно помял его в руках и нахлобучил на свой буграстый затылок.
Многие зрители сошли с трибун и окружили коней. Новая знаменитость пользовалась предпочтительным вниманием. Если верно, что у каждого коня своя звезда, то звезда Мага дрогнула и чуть поблекла в сиянии молодой звездочки Жаворонка. А два героя дня, не подозревая о поднятой ими буре, дружелюбно тянулись друг к другу мордами…
В это время Ага-Юсуп в чем-то убеждал упрямо склонившего голову Рахмета Сеидова, башлыка.
— Вепа Нурбердыев сказал, что одобряет меня…
— Вепа — поэт. Не всем дано постигнуть высоту его мысли. А я простой башлык и думаю только о своем колхозе.
— Крыша над твоей головой не дает тебе видеть неба, Рахмет. Подумай о Родине.
— Это нужно для Родины?
— Да. И Вепа говорит: да! Я стар, а Чары молод. Но лепщику нужна глина, Рахмет, иначе его дар подобен кладу, зарытому в землю. У Чары должны быть кони.
— Пусть будет по-твоему. — И Рахмет с досадой отвернулся.
Ага-Юсуп вернулся к Сарыеву.
— Приз будет вашим, Сары-джан, и кони будут ваши, — сказал он спокойно и, повернувшись к трибунам, крикнул: — Гельды!
Гельды подошел, небольшой, коренастый, с лиловым от усталости лицом.
— Стыдно, Гельды, — громко произнес Ага-Юсуп, — ты срезал угол!
Чары вспыхнул, Ага-Юсуп возвращал ему утраченный приз. Но нет, он не помнил, чтоб Гельды зашел за бровку.
— Прости, Ага-Юсуп, — начал он было, — но…
— Умей молчать, когда говорят старшие, — сурово оборвал его старик.
Гельды жадно затянулся обсосанной папироской и переминулся на кривых ногах.
— Стыдно, Гельды, — почти с нежностью повторил Ага-Юсуп. — Ты взял две победы, два дорогих текинских ковра выиграл ты во славу «Бахара». Нельзя быть таким жадным, Гельды.
— Может быть, глаза мои не видят, Ага-Юсуп, — с почтительной печалью отозвался Гельды, — может, рука моя бессильна держать повод, может быть, мне пора на покой, Ага-Юсуп?
— Кто воспитал коней, сделавших тебя быстрей ветра, Гельды?
Огонек папиросы добежал до самых губ Гельды. Он выплюнул окурок и, подняв светлые, неожиданно чистые и прозрачные на его морщинистом темном лице глаза, сказал:
— Пусть будет по-твоему, Ага-Юсуп.
— Ловко разыграно, бисовы дети! — раздался громкий, веселый голос, и люди увидели Поселкова. Он подошел незаметно и слышал весь разговор. — А и хитер ты, Ага-Юсуп!..
— Благая ложь лучше худой правды, — спокойно произнес старик. — Сарыеву и Чары можно доверить любых коней.
— А я и сам вижу, — отозвался Поселков. — Мне разве приз важен? Будут вам, Сарыев, кони, а тебе, Гельды, — ковер…
— Ты приведи ко мне Жаворонка, — улыбаясь, сказал Ага-Юсуп и положил свою темную легкую руку на плечо Чары…
