Юрий Нагибин - Жаворонок
Когда он лежал в пыли, над ним склонилось потное брюзглое лицо с усами, похожими на крысиные хвостики.
— Червь, — прохрипел Шахмурадов, — ползи к моим конюшням, будешь учить коней.
Но Ага-Юсуп предпочел нищенскую суму. Годы скитался по базарам хромой одноглазый нищий. Когда пришла Советская власть и в аулах возникли колхозы, Ага-Юсуп принес им свой опыт и годами скопленную тоску по коням…
Трибуны встретили его овацией. Сегодня Ага-Юсуп вновь блеснул своим тонким и гибким мастерством. Только теперь поняли знатоки глубокий смысл победы Тариеля. Хорош спокойный, выдержанный конь. Но всегда ли следует ломать характер коня ради этой внешней покорности? Ведь можно и так сломать характер, что конь перестанет быть конем. Страстный характер Тариеля не мирился с чужой властью. Сохранив ему видимость свободы, Ага-Юсуп сумел взять от него то, что нужно для победы. Он заставил служить этой цели даже отрицательные качества Тариеля — неукротимую, своевольную страстность. Он сделал это так тонко, что не затронул бешеной гордости коня. Своеволие Тариеля послушно работало на Ага-Юсупа…
У одинокого доселе стана «Заря» появились первые зеваки. То было добрым знаком: «Заря» начинала завоевывать популярность. И когда объявили забег на республиканский приз и Чары взобрался на иомуда, кто-то крикнул:
— Всыпь им, Чары!
Кони галопом подошли к старту. Взмах флажка — и вот они понеслись плотно сбитой кучей, обогнули поворот, куча стала таять, между всадниками наметились просветы, и вперед вырвался белый Сокол бахарского колхоза; на следующем повороте снова сбились в кучу, а на последней прямой вдруг растянулись в ленту. Можно было подумать, что они выполняют заранее намеченную фигуру — с такой это вышло четкостью. Сейчас почти равные промежутки отделяли наездников друг от друга, лишь в конце ленты случился обрыв: Чары на своем иомуде сильно отстал от ближайшего соперника.
В таких случаях наездники обычно сходят с дорожки — уж очень неловко подходить к финишу, когда другие закончили дистанцию, чувствуешь противную пустоту вокруг себя. Но Чары думал: пусть иомуд привыкает к дорожке. В одиночестве под свист мальчишек закончил он дистанцию.
И снова пустота обвела кругом стан «Зари». Чары не был ни смущен, ни опечален. Он чувствовал, как растет в нем сила, упрямая, сосредоточенная сила. Подобная напряженная ясность овладевала им в опасные минуты на фронте. Тогда чувствуешь себя как бы выключенным из привычных ощущений и вместе с тем необычайно отчетливо воспринимаешь все происходящее вокруг…
Со стороны трибун доносилась музыка: Гельды вручали второй ковер. Еще один заезд, затем очередь Жаворонка. Чары поцеловал Жаворонка в теплые глаза и стал развязывать ремни, державшие попону…
Последний, непризовой, заезд подходил к концу. Наездники приближались к финишу. Впереди — дед Берды с бородой лопатой, Амман и маленький Кара; Амман по обыкновению что было сил нахлестывал своего каурого, но дед Берды оттирал его от бровки. Тщетно силился Амман обойти старика, тот упрямо сбивал его с пути. Разгневанный Амман заорал во все горло, но было поздно — красная рубашка маленького Кара мелькнула мимо столба финиша. Смысл этой уловки стал ясен, когда диктор объявил победителя:
— Караель колхоза «Луч», наездник Кара Бердыев, тренер Берды!
Кара повел Караеля мимо трибун, сзади, ухмыляясь в бороду, с перевальцем, шагал дед Берды. Зрители безмолвствовали. Маленький Кара жалобно взглянул на трибуны.
— Дедушкин внучек! — раздался звонкий голос.
Лицо Кара скривилось, он погрозил деду грязным кулаком и плача побежал к своему стану…
4
Торжественная, полная значения пауза. Откашлявшись в микрофон, диктор объявил последний забег на приз имени Советского Союза с участием лучших скакунов и рекордсменов республики: Мага колхоза «Бахар» и Рустама 21-го конезавода. «Третьим номером, — тоном ниже сообщил диктор, — пойдет Жаворонок колхоза «Заря».
Недовольный гул покрыл последние слова. В этом заключительном, самом ответственном, заезде зрители привыкли видеть гордость республики, лучших питомцев колхозов и конезаводов. А кто поверит, что Жаворонок способен соперничать с Магом и Рустамом? Да и самый облик Жаворонка не говорил в его пользу — он казался обыкновенным и скучным. Лишь немногие знатоки с внезапной пристальностью стали вглядываться в небольшого конька с тонкими крепкими ногами, скромно-благородной посадкой головы, чуть приспущенным задом, сильной, гибкой спиной, угадывая в нем высокую чистоту крови.
Во всяком случае, было замечено, что столетний Дурды-Клыч перелез через ограду, обошел вокруг Жаворонка, присел, встал, снова присел, на корточках залез под самое брюхо коня, затем неторопливо поднялся. Но тщетно пытались окружающие прочесть что-либо в корявых морщинах старика. Доволен или недоволен Дурды-Клыч осмотром? «Скорей недоволен», — почему-то решил один из знатоков, и все поспешили с ним согласиться. Бросилась в глаза и необычайная тихость коня, которая могла быть и следствием школы, но, вернее всего, обличала вялость.
— Не выдержит!
— Жидковат!
— Куда ему против Мага!..
— Да против Рустама!..
— Да и против Рустама!..
Это редкое единодушие заядлых спорщиков растрогало их самих, они обстоятельно, со вкусом произносили приговор Жаворонку.
Восхищенный ропот прокатился по трибунам: на гнедом Маге выехал Гельды. Недаром говорили: с того дня, как один джигит вздумал обогнать другого, можно было насчитать не более трех коней, равных Магу. Он был чуть выше Жаворонка, но рядом с ним терялся рослый Рустам. Почти все зрители ставили на это лучшее творение Ага-Юсупа. Лишь немногие любители неожиданностей, памятуя об единственной ничьей Рустама с Магом, рискнули поставить на рослого красавца. И только один безумец, сорвав с головы роскошный, белый как снег тельпек, отчаянно крикнул:
— Ставлю на Жаворонка!
Это был старший Карлиев из колхоза «Заря». Все с завистью поглядели на красноглазого колхозника, первым успевшего принять вызов.
— Давно не нашивал я такого тельпека, — ухмылялся красноглазый.
Но тут любителям верной поживы пришлось призадуматься.
— Ставлю на Жаворонка против Рустама, — прошамкал столетний Дурды-Клыч. А Дурды-Клыч ни разу еще не проигрывал своего ветхого, свалявшегося тельпека.
— Идет! — послышался голос, и к Дурды-Клычу протиснулся дед Гусейн, бессменный посетитель скачек. — Ставлю на Рустама против Мага и Жаворонка! — И он содрал с головы свой красивый тельпек.
— Уймись, Гусейн, — попытался остановить его Дурды-Клыч. — Мой тельпек мне ровесник.
