Австралийские этюды Полет бумеранга - Гржимек Бернгард

— А вот эта территория тоже принадлежала нам, но мы ее продали.

— Если не секрет, что заставило вас отказаться от части земли, ведь ее все здесь очень ценят? — спрашиваю я.

— В двух словах: я отказалась от куска земли здесь, чтобы иметь возможность увидеть родную землю.

— Как это?

— Длинная история… Еще ребенком я попала сюда, в Австралию, вместе со своими родителями. Они покинули Россию в начале века, жили в разных странах, а затем осели в Мельбурне. В семье всегда говорили только по-русски, часто вспоминали родные края, много рассказывали мне о Родине, о ее природе, о людях. И у меня с детства возникло и крепло желание восстановить связи с родительской землей, побывать в России, в Советском Союзе. И вот когда я уже преподавала русский язык в Мельбурнском университете, вышла замуж за Клема, мы решили, что мне надо съездить в Россию. Поездка на другой край света стоит дорого, вот мы и придумали продать половину нашего участка, а на вырученные деньги купить туристическую путевку в Советский Союз. Удивительное было ощущение — в Москве все вокруг говорят по-русски, а на Красной площади, у Кремлевской стены, скрипит под ногами снег (я была там зимой).

— Не открою секрета, если скажу вам, что, несмотря на все годы, прожитые здесь, вы говорите по-английски с заметным акцентом, — замечаю я.

— Да, это я прекрасно знаю, — смеется Нина Михайловна.

— Но вот русский язык у вас безукоризненный, нет ни малейшего акцента, будто вы вчера прибыли из Москвы.

— Это приятно слышать, я ведь преподаю свой родной язык, и мне важно знать, что доношу его до учеников без каких-либо искажений, — довольная похвалой, улыбается Нина Михайловна. — После первой поездки, когда уже лишилась половины своего участка, я неоднократно бывала в Москве по служебным делам. Мне удалось установить научные и педагогические контакты с кафедрой английского языка в Московском университете, и особенно я рада моей дружбе с замечательным ученым и педагогом Ольгой Сергеевной Ахмановой. Бывала у нее на кафедре, дома в Москве и на подмосковной даче — это маленький домик на Рублевском шоссе, у самой Кольцевой дороги.

— С большим удовольствием сообщу вам, что я хоть и недолго, но учился английскому у Ольги Сергеевны. И конечно, перед моим отъездом она просила передать вам сердечный привет и этот небольшой сувенир, — говорю я и вынимаю из сумки роскошную матрешку, врученную мне в Москве О. С. Ахмановой.

Нина Михайловна и Клем искренне радуются при виде русского сувенира и долго разглядывают и раскладывают его.

— Громадное спасибо за привет и сюрприз, — говорит Нина Михайловна. — А я тоже приготовила вам маленький сюрприз. Приглашаю вас попить чайку к своему соседу, но не к тому, что купил у меня участок, а к другому. Я уже позвонила ему, и он ждет нас. Это мой старинный друг Алан Маршалл.

— Тот самый? — удивленно восклицаю я. — Он вам знаком?

— Он мой сосед, — словами из «Евгения Онегина» отвечает Нина Михайловна и смеется. — Пойдемте, он уже вышел на порог своего дома.

Мы идем по узенькой тропинке через лужайку к соседнему дому, и оттуда навстречу нам, опираясь на костыли, шагает крепкий, широкоплечий старик невысокого роста. Еще издали он лучезарно улыбается нам. У Алана Маршалла доброе, мужественное, с крупными чертами лицо: высокий лоб, глубоко посаженные веселые глаза, большой красивый нос, квадратный подбородок. Остановившись, он крепко пожимает нам руки.

— Очень рад видеть гостя из Советского Союза, — говорит Алан Маршалл. — Вы ведь, наверное, знаете, что я имею честь в течение ряда лет быть президентом общества «Австралия — СССР».

— И я рад передать вам, большому другу нашей страны, горячий привет от Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами (в этом союзе я активист Ассоциации дружбы с народами Африки). Уверяю вас, что не только члены союза, но и миллионы моих сограждан разных возрастов и профессий — ваши верные друзья, почитатели вашего таланта.

— Когда я приехал в Советский Союз, то был приятно удивлен, что там мои книги знают лучше, чем во многих англоязычных странах. И теперь у меня много друзей в вашей стране.

— Дорогой Гуравилла, — улыбаясь, говорит Нина Михайловна, — покажите, пожалуйста, нашему гостю вашу библиотеку.

— Как вы назвали Алана? — шепотом спрашиваю я, пока мы следуем за хозяином по тропинке к дому.

— «Гуравилла» на языке аборигенов означает — сказитель, народный певец, близко по значению к европейскому — бард, менестрель. Так прозвали Алана аборигены, среди которых он провел много дней и о ком так тепло и сердечно поведал в своих рассказах.

Входим в скромный домик писателя и попадаем в большую комнату — кабинет с письменным столом и книжными полками по стенам. Алан с гордостью показывает свои книги в переводе на русский язык. Это автобиографическая повесть «Я умею прыгать через лужи» и другие произведения писателя, хорошо известные в нашей стране.

— Особое значение я придаю работе над повестями и рассказами о жизни австралийских аборигенов, — говорит Алан Маршалл. — Меня остро волнует судьба коренного населения Австралии, его будущее. Ведь у аборигенов еще сохранилась самобытная культура, фольклор, наскальная живопись. Их произведения искусства представляют исключительный интерес. Но все это быстро исчезает под напором цивилизации. Как помочь аборигенам не только выжить на собственной земле, все более заселяемой белыми пришельцами, но и, главное, сохранить свое лицо, свою национальную самобытность, стать полноправными гражданами своей страны, войти в нашу современную жизнь, не растворившись без следа среди белого населения? Вот вы сказали, что занимаетесь проблемами Африки. Должен заметить, что в нашей стране многие аспекты борьбы аборигенов за свои права сродни тем проблемам, с которыми сталкиваются народы африканских стран в борьбе за независимость. Но здесь все гораздо сложнее.

Алан Маршалл раскрывает одну из своих книг, которую, по его словам, любит больше других. Называется она «Мы такие же люди».

— Вот что я написал в заключение этой книги: «Нелепо уверять коренных австралийцев, что все люди — братья, когда белые отказываются принять их, как равных, эксплуатируют их, считают их просвещение угрозой своему благосостоянию и отказывают им в гражданских правах. В Австралии существует рабство — рабство в самой постыдной и жестокой форме».

— Страшные слова, — невольно поежившись, обращается ко мне Нина Михайловна. — Но трудно усомниться в их справедливости, когда говорит сам Алан Маршалл, — уж он-то знает жизнь аборигенов не понаслышке.

— Давайте перейдем к чаю и к другой теме, — предлагает писатель, заметив, как мы помрачнели. Он приглашает нас в другую комнату, где его сестра — обаятельная, энергичная пожилая дама — уже накрыла маленький столик к чаю.

— Через пару месяцев мне стукнет семьдесят лет, но я еще планирую совершить новую поездку по Советскому Союзу, — улыбается Алан Маршалл. — Я побывал не только в Москве и Ленинграде, мне удалось проехать по Сибири и Кавказу, Средней Азии и Дальнему Востоку. Видел я и Байкал, и Голодную степь, ставшую цветущим краем, и больше всего радовался встречам с советскими людьми — простыми, дружелюбными, живущими какой-то особенной, светлой, духовно богатой жизнью, занятыми большим общим делом. Это удивительное ощущение — хоть и не понимал языка, но чувствовал себя среди родных, близких людей.

— Спасибо вам, дорогой Алан, за ваши теплые слова. Должен признаться, что я еще не был во многих местах, где вы уже побывали, — не видел ни Байкала, ни Владивостока, хоть и географ.

— Ну вот, я рад за вас, — смеется писатель. — У вас еще впереди столько новых впечатлений. И обратите внимание, — возвращается он к прежней теме, — как живут малые народности Сибири и Дальнего Востока, как сохраняется самобытность народов Средней Азии и Кавказа. Вот хороший пример решения национального вопроса. Исходя из опыта вашей страны, мы в Австралии должны искать пути решения проблемы аборигенов.