Редьярд Киплинг - Книги джунглей
— Вот уж, точно, приятная и необременительная жизнь, — усмехнулся шакал, вопросительно глядя на аиста. — И ни разу, заметьте, он и не подумал даже намекнуть мне, остался ли где–нибудь у берега кусочек съестного. А я сотни раз наводил его на разное добро, несомое по течению! До чего же правдива поговорка: «Выспросив новости, никто больше не вспомнит ни про шакала, ни про цирюльника». Теперь он пошёл спать. Ар–р–ра!
— Как может шакал охотиться вместе с магером? — холодно сказал марабу. — Пошли на добычу воришка и вор, кому достанется краденое?
Нетерпеливо подвывая, шакал отвернулся и собрался уже пристроиться возле ствола. Вдруг он вздрогнул и через спутанные ветви посмотрел вверх, в сторону моста.
— Что ещё? — спросил марабу, неуклюже приподымая одно крыло.
— Погоди, увидим. Ветер дует в их сторону, но они не нас ищут, эти двое.
— Люди? Обычай защитит меня. Вся Индия знает, что я священен.
Марабу — первоклассный мусорщик. Он может беспрепятственно ходить, где ему вздумается, поэтому наш герой даже не шевельнулся.
— И я не стою того, чтобы тратить на меня удар сильнее, чем старым башмаком, — ответил шакал и снова прислушался. — Послушай, какой грохот, — продолжал он. — Это не деревенские туфли, это кованая обувь бледнолицых. Слушай ещё. Там, вверху, железо звякнуло о железо! Это ружьё! Дружище, эти глупые, неуклюжие англичане решили добраться до магера.
— Ну, так предупреди его. Совсем недавно один изголодавшийся шакал называл его Покровителем Бедных.
— Пускай мой братец сам заботится о своей шкуре. Он постоянно твердит, что бледнолицых бояться нечего, а это, кажется, бледнолицые. Никто из жителей Магер-Гот не посмеет выйти на него. Видишь, я говорил, что это ружьё! Ну, если теперь всё пойдёт, как надо, то мы сможем перекусить ещё до рассвета. Из под воды он слышит плохо, и на сей раз это не женщина!
Над парапетом на мгновение мелькнул в лунном свете блестящий ствол. Магер лежал на песчаной косе неподвижней собственной тени. Слегка растопырив все четыре лапы, он уронил голову на песок и храпел — как магер.
Голос на мосту прошептал:
— Выстрел необычный, он распростёрт почти прямо внизу, но зато и не промахнёшься. Ух ты! Ну и зверюга! А крестьяне на дыбы встанут, если мы его пристрелим! Он — деота, божок здешних мест.
— Плевать, — отвечал другой голос. — Когда строился мост, он украл у меня пятнадцать лучших кули. Теперь пора с ним покончить. Будь с «мартини» рядом, как только я всажу в него оба заряда.
— Берегись отдачи. Две учетверённые порции — это не шутка.
— Сейчас он убедится в этом. Пошёл!
Последовали: грохот, как из небольшой пушки (ружьё для охоты на слонов мало чем отличается от орудия), сдвоенная струя пламени и острый хлопок «мартини», чьи удлинённые пули с лёгкостью пробивают крокодилью броню. Но уже разрывные пули сделали своё дело. Одна попала в магера около шеи, сместившись на ладонь к левой лопатке, другая взорвалась ниже, у самого основания хвоста. В девяносто девяти случаях из ста смертельно раненный крокодил добирается до глубины и исчезает, но повелитель деревни Магер-Гот был буквально разорван натрое. Из последних сил он едва шевельнул головой и распростёрся так же неподвижно, как… шакал.
— Гром и молния! Молния и гром! — вымолвило жалкое создание. — Штука, которая тянет за собой крытые повозки, наконец свалилась?
— Это же просто ружьё, — сказал марабу, хотя его трясло до самых хвостовых перьев. — Ружьё и больше ничего. Он наверняка мёртв. Вон идут бледнолицые.
Два англичанина поспешно спустились с моста на песчаную косу и встали около магера, восхищаясь его длиной. Потом индус отрубил топором огромную голову и четверо мужчин поволокли её по песку.
— Последний раз моя рука была в пасти магера, — нагнувшись, сказал один из англичан, — мне было тогда пять лет — во время спуска к Монгхиру. Я ведь, что называется, дитя мятежа. Бедная мама тоже была в той лодке и часто рассказывала, как она стреляла из старого отцовского пистолета прямо страшилищу в голову.
— Ну что ж, пусть ружьё разбило тебе до крови нос, ты отомстил теперь вождю всего клана. Эй, там, лодочник! Вытяни голову на берег, мы из неё череп откипятим. Шкуру не сохранить, она слишком попорчена. Пошли спать. Ради этого стоило всю ночь просидеть, верно?
Любопытно, что не прошло и трёх минут, как шакал и марабу дословно повторили последнюю фразу.
Песня волны
Возле брода на реке
Лижут волны склон прибрежный,
Ластясь к девичьей руке,
Тоненькой и нежной.
Взор беспечный, тонкий стан…
Гладь воды таит обман!
«Дева, стой! — журчит волна, —
Смерть во мне заключена!»
«Ждёт меня любимый мой,
Я должна к нему добраться…
Рыба ходит под водой —
Что её бояться?»
Стройный стан, влюблённый взгляд…
Сделай, сделай шаг назад!
«Воротись! — журчит волна, —
Смерть во мне заключена!»
«Ждёт любимый, как всегда,
Обмануть его — жестоко…»
Шаг — и вспенилась вода
Посреди потока…
Лёгкий след девичьих ног
Уж не ляжет на песок…
И журча, красным-красна
Вдаль уносится волна![79]
КНЯЖЕСКИЙ АНКАС
(перевод Н. Дарузес)
Сколько ни дашь им — всё будет мало,
ибо они ненасытны от века:
Коршуна клюв и утроба шакала,
лапа мартышки и глаз человека.[80]
Мудрость джунглей
Каа, большой горный удав, переменил кожу — верно, в двухсотый раз со дня рождения, — и Маугли, который никогда не забывал, что Каа спас ему жизнь однажды ночью в Холодных Берлогах, о чём, быть может, помните и вы, пришёл его поздравить. Меняя кожу, змея бывает угрюма и раздражительна, до тех пор, пока новая кожа не станет блестящей и красивой. Каа больше не подсмеивался над Маугли. Как и все в джунглях, он считал его Хозяином Джунглей и рассказывал ему все новости, какие, само собой, приходится слышать удаву его величины. То, чего Каа не знал о средних джунглях, как их называют, о жизни, которая идёт у самой земли или под землёй, о жизни около валунов, кочек и лесных пней, уместилось бы на самой маленькой из его чешуек.
