Ольга Хлудова - Волны над нами
Вероятно, человеческая кожа слишком груба и толста, чтобы рачки могли к ней присосаться. Они иногда прикасались к лицу и рукам, но сейчас же отскакивали прочь, продолжая, однако, свои танцы перед стеклом маски. Здесь, в Татарской бухте, их было очень много. Пока другой рыбы не было видно на моем, ограниченном семью-восемью метрами подводном горизонте, я подсчитала атеринок с паразитами на теле. Оказалось, что каждая двадцатая рыбка в стае несла на себе сосущего ее рачка.
Понемногу дно начало углубляться, затягиваясь зеленоватой мглой. Было уже метров шесть глубины. Я нырнула, чтобы рассмотреть большую темную рыбу. Это был громадный бычок, патриарх среди остальных, тоже не маленьких, лежавших во множестве среди редких кустиков зостеры. У дна было сумрачно. Видимость заметно снизилась, и на расстоянии трех-четырех метров предметы были едва видны. Немного дальше появились очертания странных камней, напоминавших мягкие складки ткани. На них тоже лежали бычки. Складки переходили в ячеистую стену, тянувшуюся до самой поверхности. Это было крыло ставного невода.
Немного дальше в сети торчало странное животное, состоящее из двух хвостов, по хвосту с каждой стороны стенки. Пришлось нырнуть поближе, чтобы понять в чем дело. Бычка, завязшего в сети по брюхо, начал заглатывать с головы другой бычок, чуть побольше. Между ними была ячеистая стенка. Может быть, бычку, заглатывающему своего собрата, удалось бы не только проглотить его, но и пройти таким образом сквозь стену? Это осталось невыясненным. Я так внимательно разглядывала двухвостое животное, что бычок смутился, выплюнул голову жертвы и недовольный ушел на дно. Как ни странно, заглатываемый бычок был живым, очень живым. Он опрометью кинулся на дно, как только я освободила его из сетки. Белая перетяжка вокруг тела за жаберными крышками показывала, где капроновая нить врезалась в кожу.
Плывя от берега вдоль крыла, я повторяла путь рыбы, заходящей в ставник. Время для обследования невода было выбрано неудачно. С момента последней срезки прошло всего несколько часов, рыбы в ставнике было мало. Несколько крупных сарганов быстро плавали вдоль стен. Некоторые из них пробовали проплыть сквозь ячею сети, но удавалось это не всем. Застрявшие сарганы служили доказательством того, что толстый живот иногда очень мешает при бегстве из тюрьмы. Они завязли в сетке как раз в самом широком месте своего змеевидного туловища. Все сарганы были еще полны сил. Они отчаянно извивались, протискиваясь сквозь ячею, и застревали еще больше. Одному, что был поменьше, удалось-таки, ободрав бока, вырваться на свободу.
Кроме сарганов, в ставнике были бычки и несколько мелких скатиков, относившихся к своему плену с полнейшим равнодушием и спокойно лежавших на складках сети, вряд ли даже замечая, что находятся в ловушке.
Прошло уже не менее двух часов, как я вошла в воду. Пора было возвращаться к своему лагерю. По дороге обратно вдоль береговой линии поминутно встречались косячки кефали штук в 10–15. В поле зрения все время мелькали серебристые, толстые тела рыб. Они, видимо, предпочитали держаться у глубины в метр или полтора, медленно переплывая с места на место в поисках корма. Я плыла, не соблюдая даже элементарной осторожности и во всю шлепая ластами по поверхности воды. Передо мной как метлой сметало рыбу. То и дело из зарослей кидались испуганные кефали и бычки. Кефали плыли, как говорится «в полводы», бычки неслись у самого дна, с неожиданной быстротой делая на ходу резкие повороты. Казалось, что вот-вот они заденут за дно толстыми животами.
Я ушла из Татарской бухты с твердым намерением вернуться туда немного попозже, в конце дня, когда в ставник соберется побольше рыбы, однако небольшой дождь и набежавшие облака помешали мне в тот же день вернуться к ставнику.
На другой день опять дул северо-западный ветер, но он начисто вымел небо, и солнце сияло, как летом. Чтобы не перемерзнуть раньше времени, я не заплывала далеко от нашего лагеря, через каждый час выходя погреться на солнце. Кефали опять было очень много. Сама не знаю, как мне удалось подкрасться к трем кефалям, углубившимся в поисках морских червей среди зостеры. Я вцепилась двумя руками в скользкие, тонкие листья и буквально боялась дышать. В метре от меня большая кефаль подковыривала мордой верхний слой песка и с аппетитом шлепала толстыми губами. Другая, поменьше, быстрыми движениями склевывала что-то с поверхности плоского камня. Чуть дальше еще несколько кефалей собрались все головами в одну маленькую прогалину и возились там в свое удовольствие, поднимая в воду золотистую на солнце пыльцу мути.
Тревогу подняла кефаль, обиравшая что-то с камня. Она повернулась в мою сторону и замерла на долю секунды. В следующее мгновение она резко метнулась в сторону. Все остальные, как по сигналу, кинулись вслед за ней. На этот раз я тоже поплыла за ними. Было интересно взглянуть, куда направятся испуганные рыбы. Они так решительно плыли к берегу, что, казалось, вот-вот выйдут на него и спрячутся там от меня среди береговых скал. До этого дело, однако, не дошло. Кефали заплыли на глубину до полуметра, резко повернули вдоль берега и, плывя по мелководью, скрылись из глаз.
Метрах в двухстах от берега, где дно покрыто мельчайшим заиленным песком, а глубина два-три метра, лежали небольшие кучки раздавленных раковин моллюсков-сердцевидок. В каждой кучке была пригоршня ракушек.
Кто-то поедал здесь сердцевидок, давя твердую раковину. Кучки, вероятно, образовались оттого, что рыба набирала в рот несколько штук моллюсков, а потом сразу выплевывала все остатки. Но кто?
Николай высказал предположение, что здесь кормился осетр. На Каспии Николай наблюдал за осетрами, которые поступали именно так: набирали в рот моллюсков, а потом выплевывали дробленые остатки раковины. Впрочем, вопрос остался нерешенным.
Вполне возможно, что моллюсков здесь ела совсем другая рыба, например большой морской кот. Подводные спортсмены могут сами разрешить этот вопрос, если он их интересует. Что же касается морских котов, то их было здесь много, особенно маленьких, в тетрадь величиной. Они лежали на дне, присыпав по обыкновению края плавников песочком, или переплывали с места на место, роясь в песке.
На пути к берегу я встретила пеламидок, небольшой косячок в четыре штуки. Казалось, они не торопились, но спинные плавники были так же плотно прижаты к их спинкам, как и во время охоты, когда они стремглав неслись за ставридой. Рыбки отнеслись ко мне настороженно и близко не подпустили. Дальше опять пошли заросли занихеллии и зостеры. Глубина стала не более метра. Заржавевший кусок железа лежал рядом с лужайкой травы. Митилястеры и балянусы густо облепили поверхность металла. Вероятно, это была отломанная лапа небольшого якоря. Под ней, сбившись тесной кучкой, лежало штук пять или шесть бычков. Места было мало, и поверх всей компании лежал еще бычок, которому не хватило места на грунте. Эта ямка под куском ржавого железа, битком набитая бычками, служила для них таким же убежищем, как и камни, которых здесь было мало.
