Генри Бейтс - Натуралист на Амазонке
Мура представляют собой просто-напросто боковую ветвь тупи: обособленные группы вырождались, ибо они жили, по всей вероятности, в течение очень многих веков на игапо, питаясь одной только рыбой, и были вынуждены постоянно кочевать в поисках пищи. Те племена, которые, как полагают, состоят в более близком родстве с тупи, отличаются оседлым земледельческим образом жизни, хорошо выстроенными жилищами, навыками во многих искусствах, например в производстве раскрашенных гончарных изделий и ткацком ремесле, общим характером татуировки, общественной организацией, послушанием вождям и т.д. Мура стали народом рыболовов-кочевников, незнакомых ни с земледелием, ни с иными искусствами, которыми владеют их соседи. Они не строят основательных и постоянных жилищ, а живут отдельными семьями или небольшими группами, кочуя с места на место по берегам тех рек и озер, которые всех более изобилуют рыбой и черепахами. На каждой стоянке они сооружают временные хижины у самой воды, передвигая их вверх или вниз по берегу, по мере того как вода прибывает или убывает. Свои челны они делали когда-то из толстой древесной коры, которой придавали полукруглую форму при помощи деревянистых лиан; в настоящее время такие лодки встречаются редко, так как большая часть семейств владеет монтариями, которые мура ухитряются время от времени красть у поселенцев. Пища их состоит главным образом из рыбы и черепах, ловить которых они большие мастера. Соседи мура рассказывают, что они ныряют за черепахами и хватают их за ноги; я думаю, что они ловят так черепах в мелких озерах, где те застревают в сухой сезон. Они стреляют рыбу из лука и не имеют никакого понятия об ином способе приготовления ее, кроме поджаривания. Не вполне ясно, все ли племя было искони незнакомо с земледелием, поскольку некоторые семьи по берегам рек за Вила-Новой, вряд ли овладевшие этим искусством в недавние времена, возделывают маниок; но, как общее правило, единственная растительная пища, употребляемая мура, — бананы и дикие плоды. Родина этого племени — берега Нижней Мадейры. По-видимому, мура с самого начала были враждебно настроены по отношению к европейским поселенцам: грабили их ситиу, подстерегали лодки и убивали всех, кто только попадал в их руки. Около 50 лет тому назад португальцам удалось обратить против мура воинственных мундуруку, и последние за многие годы преследования значительно ослабили племя мура и увели большую часть людей с их обиталищ на берегах Мадейры. В настоящее время мура рассеяны отдельными группами и семьями по широкому простору местности по берегу главной реки от Вила-Новы до Катуа близ Эги, на расстоянии 800 миль. Со времени беспорядков 1835-1836 гг., когда мура произвели большие опустошения среди мирных поселений от Сантарена до Риу-Негру, а мундуруку в союзе с бразильцами преследовали их и уничтожили в большом количестве, они не доставляли серьезных неприятностей.
У мура есть один любопытный обычай, который я хочу описать прежде, чем покончу с этим отступлением от рассказа о путешествии: они нюхают сильно раздражающий порошок, сопровождая это особыми церемониями. Порошок называется парика и приготовляется из семян вида инга (порядок бобовых). Созревшие семена сушат на солнце, толкут в деревянных ступах и хранят в бамбуковых трубках. Когда наступает пора приготовления нюхательного порошка, устраивается многодневная попойка — нечто вроде праздника полурелигиозного характера; бразильцы называют ее куа-рентеной. Начинают индейцы с того, что пьют большое количество каизумы и кашири — перебродивших напитков из разных плодов и маниока, но предпочитают они кашасу (ром), если только могут ее добыть. За короткое время они напиваются почти до бессознательного состояния полуотравления и тогда начинают нюхать парика. С этой целью, мура разбиваются на пары, и каждый из партнеров, взяв трубку с нюхательным порошком и исполнив какую-то невнятную пантомиму, изо всех сил вдувает содержимое трубки в ноздри своего товарища. Действие порошка на обычно угрюмых и молчаливых дикарей поразительно: они становятся необычайно разговорчивыми, поют, кричат и скачут в самом диком возбуждении. Вскоре наступает реакция, и тогда, чтобы стряхнуть с себя оцепенение, им нужно пить еще и еще; так тянется много дней подряд. Мауэ также употребляют парика, но у мундуруку, их соседей, порошок неизвестен. Способ употребления парика у мауэ существенно отличается от того, что в обычае у неопрятных мура. Парика хранится в виде пасты и применяется главным образом как средство предотвращения приступов лихорадки в месяцы между сухим и дождливым сезонами, в период вспышек заболеваний. Когда нужно принять лекарство, небольшое количество пасты высушивают и растирают в порошок на плоской раковине. Затем порошок втягивают в обе ноздри одновременно через грифьи перья, связанные хлопчатобумажной нитью. По сообщениям старинных путешественников, парика употребляли еще омагуа, ветвь тупи, которая жила некогда на Верхней Амазонке, за тысячу миль от мест, где живут мауэ и мура. Эта общность привычек — один из фактов, подтверждающих общность происхождения и близкое родство амазонских индейцев.
Покинув Матари, мы продолжали наш путь вдоль широкой полосы островов, отделявших нас от северного берега. В продолжение нескольких дней проходили мимо невысоких островов аллювиальной формации, в просветах между ними виднелась низменная береговая полоса. 14-го мы миновали верхний вход в Парана-Мирим-ди-Эву — узкий рукав реки, образованный островом, который раскинулся почти на 10 миль параллельно северному берегу. Когда мы миновали западную оконечность острова, снова показался довольно высокий скалистый берег, одетый великолепным лесом округлых очертаний, который тянется отсюда на 20 миль до устья Риу-Негру и покрывает также восточный берег этой реки. Здесь речные берега оживляет множество домов поселенцев, построенных на верху лесистых возвышенностей. Одной из первых нас приветствовала красивая птица, до сих пор нам не встречавшаяся, — ало-черная танагра (Rhamphocoelusnigrogu -lans), стаи которой резвились около деревьев у самой воды, озаряя пламенным своим нарядом темно-зеленую листву.
Погода с 14-го по 18-е была прескверная; иногда 12 часов подряд шел дождь, не сильный, но беспрерывно моросящий, — мы хорошо знакомы с такой погодой у нас в Англии. В нескольких местах мы высаживались на берег, Пена, как обычно, — торговать, а я — бродить по лесам в поисках птиц и насекомых. В одном месте в разрыве лесистого склона открылась весьма живописная картина: ручей, протекая по расщелине в высоком берегу, низвергался маленькими водопадами в широкую реку. Над ручьем склонились дикие бананы, стволы деревьев поблизости были одеты папоротниками — широколистными видами из рода Lygodium, у которых, подобно Qsmunda, споровые коробочки собраны на узких листьях. 18-го мы добрались до большой фазенды (плантации, или скотоводческого хозяйства) Жатуарана. Здесь в реку выступал скалистый мыс, и так как мы убедились в невозможности преодолеть сильное течение, огибавшее его, то перешли к южному берегу. Челны, подходя к Риу-Негру, обычно предпочитают южный берег, вследствие того что течение возле него более слабое. Впрочем, вперед мы продвигались чрезвычайно медленно, потому что регулярно дующий восточный ветер теперь окончательно прекратился, а сменивший его венту-ди-сима, т.е. ветер с верховьев реки, дул ежедневно в течение нескольких часов как раз нам навстречу. Стояла гнетущая духота, и каждый день после полудня налетал шквал, который, впрочем, так как он дул в нужном направлении в течение часа или двух, оказывался весьма желанным. На этом берегу мы познакомились с новым насекомым-паразитом пиумом — крошечной мушкой, имеющей две трети линии в длину; здесь начинается его царство, которое тянется отсюда по верхнему течению реки — Солимоинсу — вплоть до того места, где кончается на Амазонке судоходство. Пиум вылетает только днем, с величайшей пунктуальностью сменяя москитов на восходе солнца, и встречается только близ илистых берегов реки — в лесной тени не найдешь ни одной этой мушки. В местах, им изобилующих, пиум сопровождает челны густыми роями, которые напоминают редкие клубы дыма. Таким вот роем он и появился в первый же день после того, как мы перешли к другому берегу реки. Прежде чем я осознал, что это мушки, я почувствовал легкий зуд на шее, запястьях и лодыжках и тогда, заинтересовавшись причиной, увидел множество крохотных существ, похожих на прицепившихся к коже отвратительных вшей. Таково было мое знакомство с пресловутым пиумом. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это крохотные двукрылые насекомые с темным туловищем и светлыми ногами и крыльями; последние сложены вдоль спинки. Они незаметно садятся и, припав к коже, сразу же приступают к делу: вытягивают вперед длинные передние ноги, постоянно пребывающие в движении и действующие, по-видимому, как щупальца, а затем приставляют к коже короткое широкое рыльце. Брюшко их вскоре раздувается и становится красным от крови; удовлетворив жажду,. они медленно отодвигаются, иногда до того одурманенные выпитым, что едва в состоянии лететь. Пока они трудятся, не ощущается никакой боли, но после каждой мушки на коже остается маленькая круглая припухлость и сохраняется неприятное раздражение. Последнего можно в значительной степени избежать, выдавив кровь из припухлости; но если речь идет о нескольких сотнях укусах в течение дня, то приходится признать, что это нелегкая задача. Я дал себе труд проанатомировать несколько экземпляров, чтобы удостовериться, каким образом действуют эти маленькие паразиты. Рот состоит из пары толстых мясистых губ и двух треугольных роговых ланцетов, соответствующих верхней губе и языку других насекомых. Рот подводится вплотную к коже, ланцеты прокалывают ее и кровь всасывается по ним в пищевод: остающееся на коже круглое пятно совпадает по форме с губами. В течение нескольких дней красные пятна подсыхают, и кожа постепенно темнеет от бесчисленного множества проколов. На раздражение, ими вызываемое, люди реагируют по-разному. Однажды я путешествовал вместе с португальцем средних лет, который в течение трех недель лежал в постели от укусов пиума: ноги его распухли до огромных размеров, а следы уколов превратились в язвы.
