Станислав Олефир - Встречи в Колымской тайге
Освобожденная от пут, птичка моргает и крутит головкой. Сердце ее стучит часто и сильно. Ножка оляпки неестественно вывернута. Пробуем ее вправлять, но безрезультатно, наверное, повреждено сухожилие. Что ж, лети, пичуга, может, и выживешь, если у тебя такие подруги верные.
Сегодня мы с Лёней расстаемся на целый день. В километре от Лакланды кому-то из нас должна встретиться избушка.
Я пойду левым берегом, потому что Бумка будет с Лёней и ему не хочется лишний раз тянуть собаку через перекат. Сойтись мы должны против знака геодезистов. Он стоит недалеко от Лакланды на сопке. А там недалеко и «Кресты». Если к пяти не сойдемся, нужно два раза выстрелить в воздух. Ровно в пять часов отдалиться от берега так, чтобы не мешал шум реки, сесть и слушать. Кто первым дойдет до места, должен развести костер и готовить ужин.
Сверяем часы и расходимся. Лёня проходит пять шагов и садится. Ему еще нужно докурить половину беломорины, а он на ходу не курит. Это после того, как чуть не поджег тайгу маленьким осколочком горящего фосфора.
Перехожу реку в том месте, где вчера пробовал рыбачить. Течение бьет по ногам, вода круто вздымается у голенищ, и поэтому стараюсь идти наискосок. Выхожу на берег, пересекаю песчаную косу, довольно легко поднимаюсь на обрыв. Это я вчера в суете напрямик ломился, а ведь рядом такие прекрасные расселины.
Роса еще не обсохла, и поэтому стараюсь держаться подальше от деревьев. Как только зашел в тайгу, за мной увязались три кукши. Крупные рыжие птицы наверняка томились от безделья и теперь решили поразвлечься. Сначала они просто сопровождали меня от дерева к дереву, а потом, определив мое направление, стали залетать далеко вперед. Там они рассаживались на лиственницах и с великим нетерпением ждали моего появления. Как только я показывался, начинали возиться, прыгать с ветки на ветку, что-то ковырять клювами. Подпускают близко, а потом неожиданно срываются с веток и красными планерами скользят над землей. Самое неприятное, что все это они проделывают молча. Мне почему-то подумалось, что так вот волки сопровождают свою добычу. Становится не по себе. Снимаю «Белку», заряжаю ее малокалиберным патроном и стреляю в вершину лиственницы, на которой расположились две кукши. Пуля отрубила небольшую веточку и, срикошетив, запела тонко и протяжно. Кукши насторожились, но тут же успокоились и принялись петь: тиу-тиу-те, тим-ти-и…
Голоски тоненькие, нежные, словно принадлежат не рыжим разбойницам, а махоньким птичкам.
Охотники обычно называют кукш сойками. Но ведь у соек на крыльях хорошо заметны голубые зеркальца, и сами они как-то грубее. К тому же соек в колымских лесах мало. Я лишь дважды видел настоящих соек, да и то весной. Вполне возможно, что эти птицы были на перелете и попали к нам ненадолго. Кукш же в тайге немало. А весной их на отдельных участках бывает даже больше, чем кедровок.
Потянул ветер, быстро высушил росу, и я теперь могу откатать голенища сапог. Мох глубокий, зыбкий. Куртка давно перекочевала в рюкзак, но жарко.
Иду от ориентира к ориентиру. Намечаю лиственницу с «ведьминой метлой», прикидываю, что до нее метров триста, минут десять ходу. Засекаю время и пошел. Правую ногу — раз, левую ногу — раз, правую ногу — два, левую — два и так далее. Наконец «ведьмина метла» рядом. Смотрю на часы: уложился в девять минут. Две минуты отдохнуть и снова до следующего ориентира.
Весь мох в сохатиных и оленьих следах. Отпечатки копыт глубокие и держатся не один год. На полянках горки светло-коричневых «слив» лосиного помета и россыпи оленьих катышков.
У заросшего ольховником ручья остатки чьего-то пиршества. Вероятно, еще в прошлую зиму здесь погиб олень. Осталась одна шерсть. Пройдет год-два, и всю эту шерсть разнесут птицы по своим гнездам. И будут на ней выгреваться голопузые птенцы, и еще раз подтвердится истина о целесообразности всего происходящего в природе.
Только к полудню вырываюсь из болота. Теперь под ногами тонкий, чуть прикрывающий камушки, слой ягеля.
Лиственницы-недомерки сменились стланиковыми зарослями, среди которых редкими островками маячат группки все тех же лиственниц. Часто попадаются бурундуки. Везде следы медвежьих покопок. Ямы порой достигают метровой глубины. На свободных от мха камушках горки пустых шишек. Это потрудились кедровки. А вот на широком плоском камне россыпь ореховых скорлупок — работа бурундука. Полосатый проныра запасает одни ядрышки. В бурундучьей кладовой они могут храниться сколько угодно, не загнивая. Бурундук перекладывает свои запасы сфагновым мхом. Во-первых, этот мох хорошо вбирает влагу, а во-вторых, бактерициден.
Час дня. Пора делать привал, но, как назло, нигде ни капельки воды, а спускаться к Лакланде не хочется. Теперь моя ходьба напоминает движение мышкующей лисицы: десять шагов в одну сторону, десять в другую.
Наконец явственно слышу журчание ручейка в неглубокой ложбинке. Там полоска голубики, более темный стланик и вообще все признаки близкой воды. Но она под камнями, и нужно искать место выхода на поверхность.
Вода сочилась из-под осклизлого, покрытого мхом камня, собиралась в маленькой ямке и бесследно исчезала в каменистой россыпи.
Сейчас я много выше Лакланды. Отсюда мне видно протоку, по которой мы с Лёней неделю назад мчались на «Одинокой гармони». Дальше река уходит влево, оставляя справа широкую пойму. На вершине одной из сопок геодезический знак. До него еще топать и топать. Где-то там Лёня с Бумкой. Интересно, он что-нибудь уже нашел?
По стланиковым зарослям спускаюсь почти к самой реке и неожиданно выхожу к озеру. У кромки воды лежит громадное дерево. Присаживаюсь на шероховатую кору отдохнуть, осмотреться.
Лиственницы вокруг озера толстые, очень много бурелома. На трех особенно высоких деревьях темнеют беличьи гайна. Если это Паничевское озеро, тогда все сходится. Дальше будет круглое озеро, потом двойное с избушкой.
Уже три часа, нужно торопиться. Направляюсь вдоль озера и попадаю на невиданный брусничник. Полоса метров десять–пятнадцать в ширину и чуть ли не полкилометра в длину тянется вдоль всего озера. Ягода красная до черноты. На ходу черпаю целые горсти. Идти здесь легче, но как-то не по себе от того, что приходится давить сапогами такое богатство.
Второе озеро я заметил еще издали. В просвете между деревьями мелькнула полоска воды. Недалеко от берега на воде большая стая уток. Да каких уток! Серые! Падаю в кусты, перезаряжаю ружье и к озеру. Торопиться некуда. Утки остановились здесь на дневку.
Локти и живот промокли сразу. Даже за шиворот побежала струйка воды. Но нервное напряжение такое, что вода не студит, а освежает. Скатываюсь в какую-то канавку и по ней добираюсь почти к самой воде.
Приподнимаю голову, и в это же время справа раздается хлопанье крыльев и кряканье. В мгновение ока вся стая срывается с озера и с тревожными криками устремляется вверх. Вскидываю ружье, стреляю, но дробь не причиняет уткам никакого вреда.
Ругая себя на чем свет стоит, возвращаюсь к рюкзаку. В это время над озером проносится одинокая утка, делает горку и садится за деревьями.
Значит, там еще одно озеро. Заряжаю ружье патроном с крупной дробью, два патрона беру в руку и бегом к уткам. Выскакиваю на бугорок и радостно вздыхаю: так и есть! Озеро!
Мне не видно домика. Но я вижу перешеек, соединяющий озера, вижу высокую скалу рядом с озером, вижу стаю уток, сидящих на волнах сразу за скалой.
Я уже подошел к скале, когда впереди кто-то тяжело вздохнул. Поднимаюсь и вижу медведицу и медвежонка. До них метров сто. Медведица небольшая, упитанная и лоснящаяся. Медвежонок чуть темнее матери. Он стоит значительно ближе ко мне и тянет носом воздух.
Вместо того чтобы позвать медвежонка или броситься на его защиту, медведица потихоньку отступает к скале. Медвежонок сделал пяток шажков по направлению ко мне, остановился и заплакал. Этого мне только не хватало! Стою по щиколотки в воде, в руках заряженное дробью ружье, а ко мне направляется медвежонок. Делаю шаг в сторону тайги, и в ту же минуту за спиной раздается рев, напоминающий бычий с нотками поросячьего визга. До этого я не раз слышал медвежий рев. Он, конечно, страшный, но есть в нем что-то заставляющее себя уважать. А здесь кричит какая-то истеричка. Следом за этим криком из-за кустов выскочил… выскочила! Медведица! А у скалы пестун с медвежонком. Всклокоченная, мокрая медведица метрах в пятидесяти и продолжает наседать. Опустится на все четыре лапы, сделает несколько шагов в мою сторону и снова дыбится и орет. Я тихонько отступаю. Вода уже выше колен и скоро польется за голенища.
Останавливаюсь, сбрасываю в осоку рюкзак, он почти наполовину в воде, а ведь пулевые патроны в накладном кармане! Переворачиваю рюкзак, выхватываю пачку с патронами, сливаю воду. Ничего страшного. Патроны провощенные, и только отдельные капельки воды зависли на цветастых обертках.
