Джой Адамсон - Моя беспокойная жизнь
Прием в экспериментальные школы осуществлялся по конкурсу, то есть по знаниям, и поэтому в них попадали дети из всех социальных слоев общества. Это помогло мне избавиться от предрассудков, и я научилась уважать индивидуальные способности каждого.
Я любила свою школу, но, когда мне исполнилось пятнадцать лет, ушла из нее, с тем чтобы серьезно заняться музыкой. С тех пор я жила у бабушки по материнской линии.
Мы, звали ее Ома. Всем, что есть у меня хорошего, я обязана бабушке. Она проявляла бесконечное терпение, пытаясь понять волнующие меня проблемы, и помогала мне больше примером, чем советом, в преодолении моих трудностей. Она неустанно повторяла мне, что, поскольку она не сможет быть постоянно со мной и защищать меня, я должна в конце концов сама нести ответственность за свои решения. Чтобы подготовить меня к этому, она предоставляла мне полную свободу и полностью доверяла мне. В результате я никогда ничего не делала за ее спиной и всегда обсуждала с ней свои проблемы.
Ому совсем не смущал ее преклонный возраст, в семьдесят лет она брала уроки живописи, играла на фортепьяно и пела глубоким контральто. Она упражнялась ежедневно, чтобы совершенствовать свою технику. Добрый характер Омы привлекал к ней людей как магнит, и поэтому ее дом всегда был полон гостей, которых она, если это было необходимо, успокаивала и утешала, как своих родных.
Следующие два года я усердно трудилась, чтобы получить официальное свидетельство об образовании по классу фортепьяно, которое давало право быть преподавателем музыки. Расписание занятий у меня было менее напряженным, чем в музыкальной школе, но оно также требовало изучения контрапункта, гармонии, композиции и истории музыки. Я работала много, слишком много, и в результате перетрудила обе руки. Они оказались недостаточно сильными, чтобы дать мне какую-то надежду стать профессиональной пианисткой. Я довольно сносно справлялась с упражнениями, до тех пор пока мне не попадалось подряд много октав. Но когда я увидела программу выпускных экзаменов, мое сердце оборвалось. С гаммами и классическим произведением я могла бы справиться, однако последняя часть экзаменов включала произведение современного композитора с бесконечным рядом октав. Как бы я ни старалась разучивать этот пассаж, мои попытки всегда заканчивались судорогами обеих рук. Утром, накануне экзамена, у меня произошло несчастье: я резала довольно жесткий ржаной хлебец, как вдруг нож сорвался и глубоко порезал подушечку большого пальца левой руки. Если бы я не появилась на экзамене в тот день, это означало бы, что он будет отложен на целый год. Поэтому я туго перевязала рану и пошла на экзамен в надежде на счастье. Экзаменатор заметил мою повязку. Он оказался симпатичным человеком и, видимо, остался доволен тем, как я отбарабанила свои гаммы и сыграла произведения Баха и Бетховена. Когда дело дошло до виртуозной пьесы, повязка, к моему счастью, сорвалась и кровь залила клавиши. Экзаменатор сразу остановил меня и, поскольку его вполне устраивало то, что он уже слышал, поставил мне удовлетворительную оценку. Я не ожидала этого, ведь мне было всего семнадцать, на год меньше, чем студентам, которым обычно дается право преподавания, и я ликовала от счастья.
Но что мне было делать дальше? Я сознавала, что никогда не смогу давать концерты, а быть преподавателем мне не хотелось. Отказавшись от музыкальной карьеры, я поступила на двухгодичные курсы кройки и шитья и получила диплом. Занимаясь на курсах, я проводила вечера за тем, что рисовала с натуры, изучала искусство реставрации картин и брала уроки пения. Я изучала также машинопись и стенографию и делала попытки оформлять афиши и обложки книг. Я, конечно, была довольно занята, но никак не могла ни на чем остановить свой выбор.
Во время летних каникул мы поехали в Зайфенмюле, где, несмотря на мою любовь к этому месту, проводить целые дни на теннисном корте или в плавательном бассейне надоело мне до безумия. Поэтому я спросила у Омы, не могу ли я брать уроки у скульптора Каппса, который жил недалеко от Зайфенмюле и недавно сделал мраморный саркофаг для нашего фамильного склепа. В то время он работал над огромной фигурой Христа, которая должна была украсить военный мемориал. Фигура изготовлялась из меди. Завороженная, я наблюдала, как он трудился, создавая фигуру по частям и затем соединяя металлические пластины воедино. Никогда раньше я не видела подобного метода работы. Я пробовала свои силы в изготовлении ваз с барельефом, а позднее занялась чеканкой серебряных тарелок, инкрустируя их полудрагоценными камнями. Но все-таки меня больше всего интересовала скульптура — особенно вырезание фигур из цельного куска дерева.
Моей первой резной работой была женщина, держащая в руках кролика (может быть, у меня в голове была мысль о Хаси?). Я была увлечена этим искусством, так как оно давало возможность использовать структуру дерева для передачи динамичности фигуры. Теперь мне казалось, что я нашла средство, с помощью которого смогу удовлетворить свое честолюбие художника.
Я была настолько поглощена резьбой, что не заметила, как Каппс стал проявлять ко мне повышенный интерес. Его брак с самого начала не был счастливым, а его знакомые в Заубсдорфе надоели ему, поэтому я, видимо, внесла новую струю в его жизнь. Пока он рисовал мой портрет, мне казалось, что он слишком пристально и довольно странно смотрит на меня, а когда позднее он сказал, что хотел бы изваять мою фигуру в обнаженном виде, я ответила отказом и уехала в Вену.
Мне было восемнадцать лет, я была высокой, стройной, но довольно несерьезной. Со своим вздернутым носиком я чувствовала себя Золушкой по сравнению с Трауте, которая имела красивые черты лица. Она пользовалась большим успехом у студентов, и ее всегда приглашали на вечеринки. Я лично считала большинство студентов скучными людьми, а многих определенно отталкивающими, поскольку их лица были «разукрашены» шрамами, полученными в поединках. Однако мне не хотелось чувствовать себя оторванной от того веселого мира молодежи, в котором жили Трауте, мои подруги и знакомые с курсов кройки и шитья.
Мы брали уроки танцев, чтобы подготовиться к нашему первому хофбургскому балу, который всегда проходил в императорском замке. С нетерпением ждала я этого торжественного вечера, но, когда он наступил, подумала, что кружиться в вальсе перед рядами глазеющих людей и пытаться улыбаться, когда партнер наступает тебе на ноги, слишком странная форма развлечения.
Чем больше я общалась со своими сверстниками, тем больше я убеждалась, что они более осведомлены в вопросах половых отношений, чем я. Не имея никого, кто мог бы поведать мне откровенную правду жизни, я при первой возможности пробралась в библиотеку, где нашла среди другой литературы несколько книг о рождении детей. Книги были содержательными, но довольно пугающими, поэтому я решила не вдаваться глубоко в этот предмет.
