Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 18. Посиделки на закате
Физиологический механизм его у животных и человека одинаков. Но животные лишены возможности получать наркотики регулярно, и привыкание к ним наблюдается редко. Человек же изощряется получать их множеством разных путей и почти неизбежно обрекает себя на гибель, приносит страдания близким, становится социально опасным.
Размышления эти – результат собственных наблюдений и прочтенья с карандашом интереснейшей книги «Тигр под наркозом: животные – наркотики – человек» Сергея Александровича Корытина, много лет плодотворно изучающего поведение животных.
• Фото из архива В. Пескова. 27 марта 1993 г.
Любимец ночи
Позапрошлым летом в поселке у речки Рузы сидел я над грудой бумаг дальнего путешествия. Надо было осилить большую работу. Но в мае она не клеилась оттого, что почти не спал по ночам. Виновником этого был соловей. Как только недлинная майская ночь опускалась в ельники возле дома, певец водворялся в полюбившийся ему куст сирени у самой форточки и до утренней зари наяривал так, что подрагивала оконная занавеска. А я испытывал смешанное чувство восторга от этих концертов и досады – приходилось в ущерб работе досыпать днем.
Однажды мне захотелось увидеть певца. Где-то после полуночи, придержав двери, чтобы не скрипнули, необутым, на цыпочках подошел я к кусту и замер. Песня минуты на три прервалась, а потом вдруг грянула со всеми коленцами, переливами, разбойничьим свистом и щелканьем в метре от моего уха.
Включив внезапно фонарик, я увидел певца. От сильного света птица оцепенела, и я мог ее как следует разглядеть. Малютка! Просто не верилось, что этот громогласный солист майской ночи не более воробья. Такой же серый, правда, не в армячишке, а в изящно скроенном сюртучке. Остренький клюв. Глаза, большие, черные, в лучах фонарика сверкали, как драгоценные камешки. С минуту сидел соловей неподвижно. Я его видел. Он меня – нет. Потом – фр-р-р… И исчез в темноте. Но ненадолго. Полагая, что с испугу певец замолчит, я взбил подушку: «Теперь посплю…» Не тут-то было! Минут через десять у форточки раздалось щелканье, оглушительный свист, дробная россыпь волшебных звуков. И я опять до рассвета приготовился быть в плену у певца.
Давайте вместе его рассмотрим. На этом снимке, присланном Михаилом Яцуком из Киева, солист запечатлен не во время концерта, а за работой. Четыре птенца требуют пищи. Певец, добывший жирного овода, соображает, в чей желтый рот его положить. В такие дни (середина июня) уже не до песен. Соловьи, не смолкавшие пять недель, теперь как бы исчезли. И только знающий человек в старательных серых птичках угадает первостатейных солистов.
Прилетают соловьи из теплых краев в пору, когда зеленый дым мелких, с ноготок, листьев заполняет леса. В такое время, проходя мимо зарослей возле речки, оврага или пруда, вдруг слышишь чеканную сильную трель. И замираешь – соловей!
Первыми на родине появляются самцы и, облюбовав местечко, призывают к себе подругу. Самки прилетают дней через пять. Летят они ночью и по песне, по ее громкости и по ладу выбирают своего суженого. В песне закодировано все: здоровье солиста, сила его любви, умение выбрать и защитить от соперников маленькое жизненное пространство. Так что песня адресована не нам с вами, мы просто свидетели таинства птичьей любви.
Поселяется парочка соловьев в зарослях, предпочитая близость воды. Гнездо вьется под полом у кустов, чуть приподнятым от земли на растительной ветоши. Это сберегает его от сырости. Пять-шесть темных зеленовато-серых яичек – обычная для соловьев кладка. Свадебной песней сопровождается сооружение гнезда и появление в нем яиц. Теперь, когда сердце подруги покорено, песней соловей встречает утреннюю и провожает вечернюю зарю. А иногда в сумерках зарослей подает голос даже и днем – это знаки соперникам: место занято и сердце тоже.
Цветет черемуха, входят в русло ручьи и речки, порхают по первым цветам бабочки, жужжат пчелы, шмели. А все, кто может, поют. А главная песня весны – соловьиная – все эти радости жизни соединяет.
Соловьев несколько видов. Наш соловей обыкновенный живет в Европе к востоку от Дании и в Азии до теченья Оби. Слово «обыкновенный» не должно вводить в заблуждение. Именно этот вид соловьев славится пением. Считается даже: в птичьем мире нет певцов искуснее соловья обыкновенного. Сложная его песня состоит из множества сильных, разнообразных, гармонично льющихся звуков. Песня так хороша, так выразительна, что, услышав ее, уже не забудешь, ни с чем не спутаешь.
Песня, однако, не у всех соловьев одинакова. Молодые певцы лишь пробуют голоса. Им предстоит еще, прислушиваясь к какому-нибудь маэстро приречных зарослей, овладеть мастерством.
Соловьиная песня, кажется, вбирает в себя все лучшие звуки природы. В ней можно услышать и клыканье дятла желны, и коленце из песни дрозда, и молодецкий посвист. И нечто необъяснимое с названием «лешева дудка». И все в гармонии, в строгом чередовании. У больших мастеров – до двенадцати разных колен, звучащих с поразительной для маленького певца силой, чеканностью, чистотой.
Пение некоторых птиц можно условно выразить словом. «Чьи вы?» – стонет чибис. «Чечевицу видел?» – поет чечевица. «Крэкс-крэкс!» – скрипит коростель. Соловьиную песню таким образом передать сложно. Но подражание все-таки кое-кому удается. На Хопре в сельце Варварино знал я немолодого уже лесника Василия Александровича Анохина. Он подражал соловьям так мастерски, что некоторые певцы принимали его за соперника и, возбуждаясь, не слетали с куста, подпускали почти вплотную. А однажды после состязания с соловьем лесник озорно оглянулся – не слышит ли кто? – и на особый лад страстной скороговоркой изобразил соловьиное пение: «Тимох! Тимох! Тимох!.. Положил Дарью на мох! Дарья: ох-ох-ох! И Тимох: тю-тю-тю!..»
В народном творчестве – прибаутках, пословицах, поговорках, в стихах, во множестве песен упоминается, славится соловей. «Любимец майской ночи очаровывает своим бесподобным пением даже самые жесткие сердца и зачерствевшие души», – писал знаменитый натуралист, знаток певчих птиц Кайгородов.
Соловьи, слава богу, не перевелись. И сейчас самое время их ночных песен.
• Фото из архива В. Пескова. 15 мая 1993 г.
Солнце всходит и заходит…
«На солнце можно положиться. Оно взойдет обязательно». Хорошая шутка! В самом деле, что бы ни случилось на нашей грешной земле, солнце, подмигнув на горизонте нам вечером, утром непременно снова появится поглядеть: «Ну как вы тут без меня, живы-здоровы?» солнце – главный объект поклоненья у всех народов. С самого своего детства человечество чувствовало зависимость всего живого от солнца. А сегодня мы все хорошо понимаем: зернышко хлорофилла, рожденное в растениях солнцем, являет собою начало всех цепей жизни. Без зеленого мира не было бы на земле ни животных, ни человека. Все живое и вся жизнь в фантастическом ее разнообразии обязаны Солнцу. Миллионы лет без выходных, без отпусков и рождественских праздников посылает светило энергию во все стороны космоса, и часть ее попадает на шарик с названьем Земля.
Все, что есть у нас на столе, в конечном счете – консервированная энергия солнца, горение в печке полена – то же самое. Лампочка над столом у меня горит потому, что бешено вертится турбина. А вертит ее тепло, запасенное в кладовых солнца – в угле, в нефти, в газе. Если вертит турбину водный поток, то и тут работает солнце. Движение вод на земле, испарение океана, транспортировка влаги над землей облаками, весенние половодья, грозы, молнии, ветры, радуга красок, загар на плече – все это солнце…
И немного об особенных радостях в человеческой жизни: о встречах и прощаниях с солнцем. Те, кто можут рано вставать («жаворонки»), говорят, что не знают лучшего часа, чем видеть, как начинает светиться восток и как все оживает с появлением солнца. С завистью слушаю эти рассказы, потому что принадлежу к «совам», до рассвета подняться – мученье. И лучшее время для меня – закат солнца, час вечерней зари. Думаю, нас таких много. Свидетельство этому – песни, стихи, поговорки о вечерней заре, о красном солнышке, о тихой радости этого часа.
В самом деле, кто на закате не останавливался полюбоваться богатством красок, облаками, причудливо подсвеченными, позолоченными, «оплавленными» по краям солнцем. Иногда закатные краски суровы, тревожны. Одному в них видится изменение погоды, другому – знаменье судьбы. На холстах у позднего Рериха игра вечернего света на облаках и на горных вершинах обретает образность, мистическую значительность. Но это лишь крайнее выражение человеческих чувств. Обычно заря вечерняя пробуждает тихую радость, ощущенье неумолимо текущего времени, мысли о неизбежном. «Заря моя вечерняя, любовь неугасимая…» – поется в песне. «Вышел за Заказ вечером и заплакал от любви благодарной за жизнь», – записал в дневнике Лев Толстой.
