Виктор Балашов - Живи, ирбис!
В самом радужном настроении я вбежал к себе в комнату, положил сачок на пол и отправился в сарай за клеткой. Клетка оказалась заваленной дровами и извлечь ее было не так-то легко. Возвращаясь с нею в комнату, я уже подумывал о том, как безопаснее переселить змею… Но переселять не пришлось. Возле порога клетка выпала у меня из рук, а я прямо в ботинках оказался на кровати. Гадюка свилась на полу в знакомой уже боевой позе, а около нее кругами бегал Колюч-Иголкин.
Гадюка яростно шипела, кончик хвоста ее отбивал по полу барабанную дробь. Голова неотступно, словно привязанная, обращалась к ежу. Вот раскрытая пасть поднимается все выше, кривыми кинжальчиками торчат смертоносные зубы. Шипенье переходит в свист. Молниеносный рывок… Укусила… На мордочке ежа появляется кровь. Он слизывает ее, будто ничего особенного не произошло, и продолжает свой заколдованный бег вокруг змеи.
Гадюка бросается снова. На этот раз исход получается иной: ежик ждал удара. Целилась хищница в мордочку, а попала в острые иглы. Теперь у нее с носа свисает крупная бурая капля. А ежик, как бы издеваясь над змеиной яростью, все навивает и навивает вокруг нее невидимые кольца. Он выжидает нужный ему момент. Гадюка ждать не хочет. Следует еще один неуловимо быстрый выпад. Опять неудачно: теперь у нее вся пасть в крови и, кажется, вытек один глаз. Гадюка яростно трясет головой, шипит уже приглушенно, захлебываясь… Совсем неожиданно змея распрямляет кольца и устремляется под диван.
Этого-то и ждал Колюч-Иголкин. Он бросается следом и перегрызает гадюке шею. Развязка наступает мгновенно. Обезглавленное тело гадюки конвульсивно подскакивает над полом, хлещет по нему, словно мокрая веревка. Колюч-Иголкин тем временем с хрустом пожирает змеиную голову. А ведь там ядовитые железы, зубы… Этого не выдерживают даже привычные нервы натуралиста. Я убегаю на улицу и долго брожу в сосновой рощице, чтобы успокоиться.
Во-первых, мне жалко потерять такой прекрасный экземпляр гадюки. Во-вторых, я серьезно обеспокоен здоровьем Колюч-Иголкина. Мне, конечно, известно, что ежи — это единственные в наших краях животные, которые не боятся гадюк. Яд, убивающий годовалого теленка, для них безвреден. Но тут… чем ни ближе к голове, тем укус гадюки опасней, а моего ежика она схватила прямо за мордочку. Кроме того, он съел голову. Бр-р-р! Неужели и это пройдет без последствий?
Во всяком случае, я не очень удивился бы, застав по возвращении ежика недвижимым. Однако Колюч-Иголкин встретил меня в самом игривом расположении духа. Довольный, семенил он по комнате и аппетитно облизывался. Судя по остаткам, что валялись на полу, ежик попировал неплохо. С брезгливым чувством ухватился я за кончик змеиного хвоста, дабы выбросить вон. Не тут-то было! Колюч-Иголкин тотчас подскочил, ухватился зубами за другой конец, вырвал у меня свою добычу и уволок под кровать.
При осмотре сачка мне стало ясно, как смогла змея выбраться наружу. Она воспользовалась тем, что шов в марле разошелся в одном месте.
После описанного случая ежик прожил у меня еще довольно долго. Он по-прежнему охранял мою комнату от набегов мышей, был всегда весел, здоров, неприхотлив в пище. Только к осени стал заметно прожорливей. Под мягкой кожей брюшка скопилась у него порядочная жировая подушка. Гуще сделался коротенький мех между иглами.
Неравнодушным стал ежик к мягким предметам: подбирал случайно упавшие на пол бумажки, тряпочки, клочки ваты и стаскивал все это за печку — готовил себе постель на зиму.
Для книг у меня не хватало места ни на полках, ни в шкафах. Подшивки журналов приходилось хранить под кроватью. С некоторых пор Колюч-Иголкин стал проявлять к ним особый интерес. Частенько из-под кровати слышалось шуршанье бумаги.
— Что это у вас там такое? — насторожился как-то приехавший товарищ.
— Это ежик там читает, глаза портит впотьмах, — пошутил я. — Пополняет недостатки лесного образования. Сейчас звонок дадим на перемену.
Я постучал карандашом по тарелке, ежик тотчас выкатился из-под кровати и вопросительно поднял мордочку.
В ту же ночь меня разбудила оживленная возня. Включил свет и вижу — Колюч-Иголкин с целым ворохом рваных журнальных листов, натыканных на иглы, спешит в свой угол за печкой. Повозившись там минуту и освободясь от бумаги, снова шмыгнул под кровать. Там он покатался в куче нарванной бумаги и вылез снова чучело-чучелом.
На другой день я поставил в углу сарая деревянный ящик, сложил в него весь запас подстилки из-за печки и переселил в сарай Колюч-Иголкина. Подарил я ему еще и разрезанный валенок. Ежик деятельно принялся потрошить его.
Через два дня мой питомец улегся спать — лег до весны. Зимой я несколько раз навещал его. Просунув в ящик руку, я мог убедиться, что Колюч-Иголкин лежит, свернувшись в тугой комочек. Дыхание было очень редкое, сердце чуть билось, а мягкий животик был совсем холодный.
В середине апреля ежик проснулся и удрал из сарая к себе в лес.
ПОТОМОК ВЕЛИКАНОВ
Индийская слониха Лоди — это живая гора мускулов под бронею твердой и шершавой, как скребница, кожи. Ей ничего не стоит спиралью выгнуть рельс в ограде слоновника или с корнями выворотить большое дерево, упершись в него лбом. И делается это не с каким-то злым умыслом, а так — потехи ради, мимоходом. Наградила природа силушкой, надо же куда-то девать ее! Работы достойной нет, так хоть потешиться по-богатырски!
Разумеется, у такой мамаши и детеныш должен быть великаном. В самом деле, Малюткой его назвали не без иронии, потому что новорожденный слоненок весил как-никак более ста килограммов.
Нельзя было удержаться от смеха, глядя, как он неуверенно ковылял на подкашивающихся ножонках, бодая воздух вялым непослушным хоботком. Покрытая длинными волосами нежная кожа его еще нигде не свисала складками, как у взрослых слонов. Если б не надежно оберегающий хобот Лоди, Малютка на каждом шагу рисковал растянуться на камнях или свалиться в бассейн с водой. Что делать, в раннем детстве и великан нуждается в материнской поддержке.
И кто б мог подумать, что толстокожая громадина Лоди может стать такой чуткой, такой нежной матерью! Отныне все ее помыслы, все заботы были только о детеныше. В жаркий полдень она окатывала малыша водой из бассейна, словно живым щитом, прикрывала его собой от жаркого солнца. Вокруг ее грузного тела расползалась по земле такая обширная тень, что Малютка мог не только дремать в холодке, опершись о неподвижную и твердую, как столб, ногу матери, но даже прогуливаться рядом без риска получить солнечный удар. В прохладные вечерние часы беспокойная Лоди выгоняла сына на пригорок, чтобы он мог погреться в мягких лучах заходящего солнца.
