Виктор Балашов - Живи, ирбис!
Теперь Бабай рядом. Если присесть на корточки, можно дотянуться рукой. Отступать уже поздно: побежишь — схватит сзади.
Холодея от ужаса, Димушок падает на колени и, защищая одной рукой лицо, другой начинает быстро шарить под столом. Крик отчаянья колючим комком застрял у него в горле.
…Но куда вдруг девался ужасный Бабай?!
Там, где минуту назад поблескивал неусыпный глазок, стояла возле стены забытая пивная бутылка, и невесть откуда взявшийся лучик зеленым светлячком уселся на ее горлышке. Протянувшийся по полу хвост оказался тенью от ножки стола. Что же касается горбатого и косматого тела чудища, то его не было вовсе. Со стола наискось свисала плетеная сетчатая скатерть, и только.
В комнате было по-прежнему темно, но покров таинственности навечно был сорван с темноты, и она почти не пугала больше.
Комод опять стал просто комодом, а не ширмой для вездесущего Бабая. Со стула, как выяснилось, свисали совершенно безобидные папины брюки, подслеповатым желтым угольком тлела у пояса медная пряжка. На полу протянулся обыкновенный коврик с загнутым уголком, такой привычный, спокойный и милый, что захотелось погладить его ладошкой.
Теперь, когда страх растаял окончательно, мстительное чувство вдруг замутило умиротворенную душу ребенка.
— Бабай! — позвал Димушок, сжимая кулачки. — А ну, выйди, Бабай!
Тишина была ответом. Сонно тикали на комоде часы.
— Выходи же, Бабай! Боишься? продолжал взывать маленький воин, восхищаясь собственной отвагой.
Вместо поверженного чудища, явился на голос отец. Сграбастал храбреца в охапку и потащил к постели.
— Не кричи! Нет никаких Бабаев, Димулька. Нет! Сам убедился. А за смелость хвалю и уважаю. Одним мужчиной на земле стало больше. Ведь самая тяжелая победа— это победа над собой, сынок!
