Генри Бейтс - Натуралист на Амазонке
Около часу дня мы снова остановились в устье маленького протока. Теперь было очень жарко. Раимунду сказал, что здесь водятся олени, поэтому он взял у меня ружье — оружие более действенное, чем те жалкие лазарину, которые он употреблял, подобно прочим туземным охотникам, и какие можно купить в Пара за 7-8 шиллингов. Раимунду и Жуакин разделись догола и разошлись в разные стороны по лесу; голыми они пошли для того, чтобы бесшумнее двигаться по ковру сухих листьев: они ступали так ловко, что не слышалось ни малейшего похрустывания. Собаки остались в челне, поблизости от которого я два часа занимался энтомологией. К концу второго часа оба моих спутника вернулись, не встретив никакой дичи.
Мы сели в лодку, чтобы ехать обратно. Раимунду срезал две тонких жерди — одну на мачту, другую на шпринтов[16] — и натянул между ними парус, который мы припасли в лодке, так как нам предстоял обратный путь по широкой реке и следовало ожидать хорошего попутного ветра до Карипи. Едва только мы вышли из протока, почувствовался ветер — морской бриз, доносящийся сюда прямо с Атлантического океана. Наша маленькая лодка была перегружена, и когда мы обогнули мыс и я увидел ту громадную ширь, через которую нам предстояло перебраться (7 миль), мне пришло в голову, что попытку переправы в таком легком суденышке следует признать совершенно безрассудной. Волны вздымались очень высоко, а руля у нас не было — Раимунду правил гребком, и нам оставалось уповать лишь на его хладнокровие и искусство — только это и могло нас избавить от опасности провалиться во впадину между волнами и оказаться тотчас же залитыми водой. В лодке только и было места, что. для нас троих, собак и убитой дичи, и когда эта хрупкая скорлупка оказывалась между вздымающимися гребнями волн, гибель наша казалась неминуемой; и в самом деле, мы то и дело черпали понемногу воду. Жуакин своим гребком помогал сохранять устойчивость лодки; я был всецело занят тем, что вычерпывал воду и следил за собаками, которые столпились на носу, визжа от страха; то одна, то другая время от времени падала за борт, и, вскарабкиваясь обратно, сильно раскачивала лодку. Напротив мыса лежала гряда камней, над которой яростно бушевали волны. Раимунду сидел на корме, суровый и молчаливый; глаза его неотрывно следили за носом лодки. Стоило, пожалуй, подвергнуться опасности и неудобству путешествия, чтобы собственными глазами убедиться в том мореплавательном таланте, который выказывают индейцы на воде. Маленькая лодка красиво шла вперед, поднимаясь на каждой волне. До Карипи мы добрались за какие-нибудь полтора часа, хотя совершенно измучились и промокли насквозь.
16 января сухой сезон внезапно закончился. Морские бризы, которые в течение нескольких дней все усиливались, вдруг прекратились, и воздух стал каким-то сырым; наконец, там, где в продолжение многих недель царило неизменно голубое небо, собрались густые тучи и разразились ливни, первый из которых шел сутки напролет. Дожди, по-видимому, дали новый толчок животной жизни. В первую же ночь поднялся страшный гам — голоса древесных лягушек, сверчков, козодоев и сов слились в одном оглушительном концерте. Один вид козодоя всю ночь время от времени повторял фразу, похожую на португальские слова «Joao corta pao» — «Жуан, руби лес»; фраза эта и служит португальским названием птицы. На одном из деревьев женипапы то и дело бормотала сова, производя ряд звуков, напоминающих слово муруку-туту. Иногда кваканье и крик лягушек и жаб были до того громки, что мы в комнате не слышали друг друга. Днем рои стрекоз появлялись у луж воды, образованных дождем, и в огромных количествах показывались крылатые муравьи и термиты. Я заметил, что крылатые термиты, или белые муравьи, которые сотнями слетаются ночью к лампам, зажженным на столе, часто сбрасывают произвольным движением свои крылья. Исследование показало мне, что крылья не отпадают с корнем, небольшие кусочки их остаются прикрепленными к груди. Край излома во всех случаях был прямой, а не рваный; действительно, орган этот пересекает по направлению к его корню бороздка, и по этому месту длинное крыло отпадает или сбрасывается, когда насекомое больше в нем не нуждается. Крылатая форма белого муравья вылетает из колонии, населенной бескрылыми особями, для спаривания с особями из той же или из других колоний; это позволяет белым муравьям размножаться и продолжать свой род. Крылатые особи — самцы и самки, тогда как громадная масса их бескрылых собратьев не имеет пола, но разделена на две касты — солдат и рабочих, функции которых ограничиваются постройкой муравейников, вскармливанием и защитой молоди. Оба пола, после того как сбросят крылья, спариваются на земле, а затем соединившиеся пары, если им удается избежать многочисленных врагов, их подстерегающих, приступают к основанию новых колоний. У муравьев и термитов много сходного в их образе жизни; однако они принадлежат к двум совершенно различным отрядам насекомых, резко отличающимся по своему строению и характеру развития.
Рис. 1-8 — солдаты различных видов белых муравьев; 9 — обычная форма рабочего; 10 — крылатая особь
Я собрал в Карипи очень большую коллекцию красивых и удивительных насекомых, насчитывающую около 1200 видов. Среди них особенно много было жесткокрылых, принимая в расчет что отряд этот столь скудно представлен около Пара. Изобилие их я приписывал количеству участков, вновь расчищенных в девственном лесу местными поселенцами. Порубленный лес привлекает древесиноядных насекомых, а они в свою очередь — хищные виды различных семейств. Как правило, виды были мельче и менее яркие, чем в Мексике и Южной Бразилии. Кроме того, хотя видов и было много, они не были представлены большим числом особей; к тому же насекомые эти чрезвычайно проворны, и поймать их было гораздо труднее, чем насекомых того же отряда в странах умеренного климата. Плотоядные жуки в Карипи были, как и в Пара, по преимуществу древесными. Большая часть их снабжена прекрасными приспособлениями, позволяющими им цепляться к гладкой или мягкой поверхности, например к листьям, и ползать по ней. Нижние членики, или ноги, у них широки и снабжены снизу щеткой коротких жестких волос, а когти зазубрены в виде гребенки, что служит приспособлением для цепляния к гладким краям листьев; сустав ноги перед когтем разрезан таким образом, что позволяет когтю свободно совершать хватательные движения. Обычные навозные жуки в Карипи, летавшие по вечерам, подобно Geotrupes, известному навозному жуку наших английских дорог «с его дремотным жужжанием», отличались колоссальным размером и изумительными красками. Один вид (Phanaeustancifer) имел длинный копьевидный рог, выступающий с темени. Удар такого жука, когда он тяжело пролетает в воздухе, отнюдь не доставляет удовольствия. Очень многочисленны были все те подразделения жуков, которые питаются растительными веществами, свежими или гниющими. Самыми красивыми, но не самыми распространенными из них были Longicornes — весьма изящные насекомые с тонким туловищем и длинными усиками, нередко украшенные бахромой или пучками волосков. Longicornes встречаются на цветках, на стволах деревьев и летают в воздухе на вновь расчищенных участках. У одного мелкого вида (Coremiahirtipes) имеются волосяные пучки на задних ногах, но многие родственные ему виды располагают аналогичным украшением на усиках. Это украшение, похожее на кивер гренадерской шапки и расположенное в одном месте у одного вида и в совершенно ином у видов, близко им родственных, наводит на любопытные размышления. Я тщетно пытался выяснить назначение этих странных кистевидных украшений,
