Вики Майрон - Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир
Миссури, я взяла с соседнего кресла старый журнал. Кто-то уже заполнил кроссворд – карандашом, фу! Но на другой странице я увидела фотографию кошки и разрыдалась. Я не могла унять слезы до самого острова Санибел.
Лучшего места для человека, убитого скорбью, не существует. Остров Санибел и особенно курорт «Премьер Пропертис оф Пойнт Санто» – самое успокаивающее место на свете. Морской берег с ослепительно-белым песком практически всегда тих и пустынен. Правда, там встречаются злые крошечные создания, безжалостно жалящие вас в пятки. Но это совсем незначительная цена за этот рай на земле, где можно бродить – лучше в шлепанцах – вдоль моря, подбирая причудливо изогнутые раковины кораллового цвета, или сидеть на балконе, глядя, как вдали мать-дельфиниха и ее детеныши резвятся и выпрыгивают из воды. Мне нравится отдыхать под перекличку пересмешников. Один кричит: «Что?» (думаю, это самец), а другой, видно самка, отвечает: «Ух-ух!» Даже четырехфутовый аллигатор в этом месте поражает своим спокойствием и безмятежностью. Я не раз видела, как он лениво ползет через лужайку к морю, не обращая ни малейшего внимания на шезлонги.
А эти закаты! У нас в Айове лишь изредка в конце дня небо на западе окрашивается полосами розового, оранжевого и золотого цвета. Здесь же, на острове Санибел, ты каждый вечер имеешь возможность любоваться роскошным зрелищем заходящего светила в окружении пылающих облаков, которое медленно садится в изумительную синеву вод залива, а вместо него на небе зажигаются огромные звезды. Ты смотришь в небо, сидя на пляже или на балконе за чашечкой кофе, и чувствуешь себя свободной и счастливой, восторгаясь неиссякаемой красотой природы и испытывая благодарность за великолепное завершение еще одного прекрасного дня.
Во всяком случае, при нормальных обстоятельствах. Но мне предстояло помогать готовиться к свадьбе, встречаться с дальними родственниками, которых нужно было развлекать, поэтому эта неделя после смерти Дьюи обещала стать настоящим безумием, едва ли не более тяжелым, чем потрясение от его кончины. К счастью, моя внучка Ханна отвлекла меня от скорби своеобразным детским способом – заразила гриппом. Большую часть недели я лежала рядом с Ханной и смотрела мультики, и провела больше времени стоя на коленях над унитазом, чем любуясь игривыми дельфинами. Я была слишком слаба, чтобы разговаривать по телефону, смотреть новости по телевизору или заглядывать в электронную почту (мне едва хватило сил следить за приключениями Доры Исследователя Животных – Ханна обожала эту игру), поэтому я даже не догадывалась, что Дьюи приобрел бешеную популярность, в результате чего в библиотеке не умолкают телефонные звонки. Я могла только смотреть из окна на океан, осознавая ничтожность человека и испытывая удовлетворение при мысли, что ванная так близко от телевизора. Даже если тебя по пять раз в день одолевают приступы рвоты, на свете нет более умиротворяющего места, чем остров Санибел.
Так что я отлично понимаю Мэри Нэн Эванс, когда, увидев Санибел в первый раз, она грустно подумала: «Я никогда не смогу себе позволить жить здесь!» Ведь рай издавна предназначался для богатых и могущественных, а Мэри Нэн, как и я, была девушкой из маленького городка, расположенного на Среднем Западе. Ее муж Ларри, работник технического обслуживания больницы в Вэверли, Миссури, получил звание «служащий года» от западного района штата и в качестве приза – отдых на четыре дня на этом маленьком островке у юго-западного берега Флориды. До этого Мэри Нэн уже бывала во Флориде – ее тетушка жила в Форт-Майерс, выше по берегу, – но ничего подобного этой узкой живописной полоске зелени в обрамлении сияющего синего неба и сверкающей лазури моря ей не приходилось видеть. Маленькие беленькие домики, виднеющиеся на горизонте, казались легкими облачками. И когда она ехала по длинной дамбе, соединяющей остров с материком, она твердила себе: «Запоминай все, Мэри Нэн, потому что больше тебе здесь не бывать!»
Четыре года спустя, в 1984-м, они с Ларри оказались в этих местах, во всяком случае во Флориде. На этот раз они приехали не для четырехдневного отдыха, а в поисках работы. Поскольку у Ларри был пятнадцатилетний стаж работы в качестве техника, они не сомневались, что он без труда найдет работу в одном из многочисленных курортов, усеивающих побережье. К тому же курорты предоставляли своим работникам жилье, поскольку должность директора технической службы для комплекса зданий, полных туристов, которые не могут прожить не то что два часа, а и двадцати минут со сломанным аппаратом для льда, обязывает его находиться на работе двадцать четыре часа в сутки и оперативно реагировать на все претензии и самые непредсказуемые просьбы гостей. Но как только Ларри говорил, что у него есть кошка, ему вежливо, но твердо отказывали: животные на территорию курорта не допускаются.
О том, чтобы отказаться от Табиты, обожаемой сиамской кошки, речи даже не шло. Супруги забрали ее к себе пятнадцать лет назад, в 1969 году, когда Ларри под конец своей воинской службы находился в Калифорнии. Перед самым Днем благодарения Мэри Нэн увидела в газете рекламу: предлагаются новорожденные котята. У них было всего двадцать долларов, накопленных в результате строжайшей экономии из жалованья военнослужащего, но Мэри Нэн уговорила мужа сходить посмотреть котят. Как только они вошли в квартиру, из дальней комнаты к ним навстречу выкатился целый клубок крошечных сиамских котят. Большинство едва передвигались на дрожащих лапках, но один котенок подошел прямо к Мэри Нэн и упал в ее подставленные руки. Она прижала его к груди, и он вытянулся и лизнул ее в подбородок.
– Вообще-то мы хотели девочку, – сказала она хозяйке.
– А это как раз девочка! – улыбнулась та.
Мэри Нэн отдала женщине десять долларов на расходы, связанные с содержанием кошек, и принесла Табиту домой. Основную часть оставшихся денег она истратила на покупку поддона и кошачьего корма. В тот День благодарения Мэри Нэн и Ларри Эванс сидели за столом и перед ними стояли два накрытых подноса. Мэри Нэн смутно вспоминает, что на них, кажется, были индейка с соусом и вишневый пирог. После покупки еды кошке только такой обед они и смогли себе позволить.
Но Табита стоила любых жертв, ведь она оказалась такой красивой, такой кроткой и ласковой. Она никогда и ничего не просила, кроме еды, причем самым нежным и деликатным мяуканьем. Никогда не проявляла грубости по отношению к гостям или рабочим, но предпочитала общество своих «родителей». Поселившись в доме, Табита жила спокойно и безмятежно. Подолгу спала, нежилась на диване или в кресле. Она позволяла Ларри чистить пылесосом свою шею и головку – да, да, шлангом пылесоса, – закрыв глаза, пока воздухом всасывало в шланг ее линяющую шерсть. «Она даже с мышкой подружилась», – с восхищением сказал мне Ларри. Не один раз он заставал ее в гостиной, где она невозмутимо смотрела, как престарелая, с седыми усами мышь (если верить Ларри, который, очевидно, разбирается в мышиных усах), мелко перебирая лапками, трусит к своей норке. Понятия не имею, как могла с этим мириться Мэри Нэн. Я бы потребовала, чтобы кошка или хотя бы Ларри избавились от этой мыши. Но она никогда не ставила в вину Табите этот акт милосердия. Каждую ночь кошка укладывалась спать между Ларри и Мэри Нэн. Проснувшись среди ночи, она частенько находила Табиту сидящей у нее на груди и пристально смотрящей ей в лицо. И конечно, без пойманной мышки.
