Томас Рид - Собрание сочинений, том 4. В дебрях Южной Африки. Юные охотники. Охотники за жирафами.
Юный охотник будет долго красться и ползти, а дичь-то, чего доброго, вдруг учует его раньше, чем он приблизится на расстояние выстрела, — ведь для того как раз и учит ее инстинкт пастись не по ветру, а против ветра.
Но луговина была велика, зеленый ковер тянулся далеко, и Гендрик, видя, как безнадежен этот его замысел, отказался от попытки подойти к антилопам спереди. Он уже хотел встать в рост и повернуть домой, когда у него явилась мысль прибегнуть к одной уловке. Он знал, что есть немало видов антилоп, у которых любопытство сильнее страха. Нередко он приманивал на расстояние выстрела горного скакуна.
Может, и ориби подбегут поближе, поддавшись любопытству?
Мальчик решил попробовать. На худой конец уйдет ни с чем. Но ведь другой возможности уложить пулей антилопу у него не оставалось. Не теряя ни мгновения, он сунул руку в карман. Там должен был у него лежать большой красный платок, которым он пользовался не раз в подобных случаях. Но, как на грех, платка в кармане не оказалось. Гендрик пошарил в обоих карманах куртки, потом в необъятном кармане штанов, наконец в нагрудном кармане жилета. Нет, платка не было и там.
Увы! Молодой охотник оставил его в фургоне. Экая досада!
Чем же еще можно бы воспользоваться? Снять куртку и помахать ею? Она неяркого цвета. Ничего не получится. Посадить шляпу на ружье? Это бы лучше; но нет, слишком будет похоже на фигуру человека, которого все животные страшатся. Наконец ему пришла в голову счастливая мысль. Он слышал, что любопытную антилопу странная форма или странные движения почти так же завлекают, как яркие цвета. Ему вспомнилась одна уловка, якобы с успехом применяемая иногда охотниками. Она нехитра и состоит только в том, что охотник становится вниз головой и болтает в воздухе ногами.
А Гендрик, как очень многие мальчики, забавы ради отлично освоил этого рода гимнастическое упражнение; он не хуже иного акробата умел стоять на голове и ходить на руках.
Не раздумывая попусту, он положил ружье на землю и, вскинув ноги вверх, принялся дрыгать ими, стукать башмак о башмак, перекрещивать и выкручивать их самым замысловатым образом. Он стал так, что лицо его, когда он уперся теменем в землю, оказалось обращенным к антилопам.
Понятно, сквозь высокую — в целый фут высоты — траву он не мог их видеть, покуда стоял на голове; но время от времени он давал своим подошвам коснуться земли и в такие мгновения, заглядывая меж собственных колен, мог проверять, удалась ли хитрость.
Она удалась.
Самец, когда впервые заметил странный предмет, издал резкий свист и понесся прочь с быстротою птицы — ориби одна из самых быстроногих африканских антилоп. Самочка побежала вслед за ним, но не так быстро и вскоре изрядно отстала.
Когда самец заметил это, он сразу остановился, точно устыдившись своего нерыцарского поведения, круто повернул назад, поскакал и остановился снова только тогда, когда опять оказался между самочкой и странным предметом, так его смутившим. «Что это такое?» — казалось, спрашивал он у самого себя. Это не лев, не леопард, не гиена и не шакал. И это никак не лисица, не земляной волк, не гиеновая собака — ни один из хорошо ему известных врагов антилопы. И не бушмен — бушмены не бывают двухголовыми, каким казалось это существо. Что же это может быть? Странный зверь не двинулся с места, не пустился его преследовать. Может быть, он совсем и не опасен? Да, это несомненно вполне безобидное существо. Так, наверно, рассуждал ориби. Любопытство взяло верх над страхом. Захотелось подойти поближе и разглядеть получше это неведомое существо, перед тем как обратиться в бегство. Чем бы оно ни оказалось, оно, во всяком случае, не причинит им вреда на таком отдалении; а догнать… фью! Во всей Африке нет создания двуногого или четвероногого, которое могло бы потягаться в беге с ним, с легконогим ориби!
Итак, самец подбежал поближе, потом еще ближе и все продолжал придвигаться: побежит по лугу, остановится, опять побежит, забирая то левее, то правее — зигзагами, пока не оказался ближе, чем в ста шагах от странного предмета, вид которого сперва так сильно его испугал.
Его подруга тоже побежала обратно; ее, как видно, разбирало такое же любопытство — при каждой остановке она глядела на странное существо своими широко раскрытыми большими блестящими глазами.
Самец и самка временами встречались на бегу; тогда они останавливались, словно для того, чтобы пошептаться и спросить друг у друга, не разгадал ли один из них, что это за существо.
Было, однако, очевидно, что ни один не разгадал, потому что они продолжали придвигаться, взглядом и всей повадкой выдавая недоумение и любопытство.
Но вот странный предмет исчез на мгновение в траве, потом снова возник, но на этот раз в измененном образе. Что-то у него ярко блестело на солнце, и этот блеск совсем заворожил самца — настолько, что он не мог двинуться с места, стоял и глядел, не отрывая глаз.
Коварное обольщение!
То был последний взгляд маленького ориби. Зажглась яркая вспышка. Что-то пронзило ему сердце — и больше он не видел сверкающего предмета.
Самочка прискакала туда, где упал ее товарищ, и встала над ним, жалобно блея. Она не знала, чем вызвана эта внезапная смерть, но видела, что он мертв. Перед ее глазами темнела ранка на его боку, из ранки струилась кровь.
Никогда она раньше не видела смерти такого рода, но знала, что возлюбленный мертв. Его молчание, его недвижимо распростертые на траве ноги и шея, его остекленевшие глаза — все говорило ей, что жизнь его кончена.
Она убежала бы, но не могла покинуть его — не в силах была расстаться даже с его безжизненным телом. Ей необходимо было остаться около него хоть немного — погоревать о Нем. Но недолго она оставалась одинокой. Опять над землей что-то вспыхнуло, опять затрещала сверкающая трубка, и бедняжка упала на тело своего товарища.
Юный охотник встал на ноги и побежал вперед. Он не остановился, чтобы тут же снова зарядить ружье, как делают обычно перед тем, как броситься к добыче: луговина была совершенно ровная, и поблизости не было больше ни одного животного.
Как же удивился Гендрик, когда, подойдя к антилопам, он увидел, кроме мертвых двух, еще и третью — живого ориби!
Да, крошечный детеныш, с кролика величиной, не больше, прыгал в траве, кружил у распростертого тела матери и блеял тоненьким голоском.
Гендрика удивило, что он не приметил раньше этого третьего ориби. Но ведь он и взрослых двух почти не видел до той минуты, когда смог прицелиться, а крошечного их детеныша трава укрывала с головой.
