Виктор Гребенников - В стране насекомых. Записки и зарисовки энтомолога и художника.
Другие пачки потолще: было кое что поинтереснее. Третьи (а таких всего несколько) распухли так, что содержимое выпирает из стандартной канцелярской папки, уже испещренной всякими обозначениями и наклейками; стало быть, от этой папки «отпочковались» другие и начали свою самостоятельную жизнь.
«Дело о мелиттобиях» тоже отделилось от «Жизнеописаний пчел листорезов». Именно в гнезде этой дикой пчелы я и увидел впервые таинственного пигмея наездника. Ячейки листорезов — цилиндрические стаканчики, сработанные пчелой из искусно свернутых обрезков листьев и плотно закрытые кругленькими дисками, также выкроенными из листа, наполняются медвяным тестом, в которое откладывается яичко. Так вот в крышке одного из таких стаканчиков я и обнаружил проеденную кем то маленькую дырочку. Сразу же вскрыл зеленый домик и не ошибся: кроме личинки пчелы, там находился крохотный незнакомец (тогда я еще не знал его имени). Он меня вовсе не испугался, а немного подождал, повел усиками, повернулся и невозмутимо отступил в глубину чужой квартиры, куда то за толстую спину пчелиной личинки.
(Рисунок пропущен)
Пчела листорез готовит «стеноблоки» из листьев и делает из них «многоквартирное» жилище для потомства, развитие которого показано внизу.
Квартирант оказался необычайно интересным. И во все последующие часы, когда, затаив дыхание, я наблюдал за крошками мелиттобиями, испытывал высшее счастье натуралиста и исследователя — счастье общения с живой природой.
С вечера я начал эксперименты над своими таинстнными питомцами и вел их почти до утра. И странное дело: насекомые то скоплялись под торцами магнита,
А вовсе нет; тогда вместо магнита я клал на чашку Петри немагнитные предметы — пробки, склянки, бумажки, даже трупик шмеля. И тут подопечные мои преподносили новый сюрприз: скоплялись даже под бумажкой, притом в полной темноте, но тоже лишь иногда. Я менял условия эксперимента уже без всякого плана, вконец запутавшись. А в восемь утра, когда ярко светило солнце и мелиттобии снова скопились под магнитом, я глянул на чашку и вдруг все понял. Ведь магнит то нагрело солнце!
Вот и конец записям этой неспокойной ночи и всей магнитной истории, конец переживаниям, сомнениям и нелепым предположениям. Все встало на свои места, встало быстро и просто. Было, конечно, жаль, что совсем не при чем оказались магнитные свойства этой подковки, попадавшей утром под солнечные лучи и собиравшей к себе через прогретое стекло теплолюбивых насекомых.
Открытия не произошло. Но я все равно был доволен: загадка, каковой она ни была, разгадана полностью, и это самое главное.
Постой, — скажет внимательный человек. — Ты вот говоришь, что мелиттобии к теплу лезут. А как ты изволишь объяснить, что они собирались под магнит и днем, но когда солнце в это окно уже не попадало, и в полночь, да и не только под магнит, а даже под бумажку? Какое уж ночью от бумажки тепло?
Ответ, увы, прост. Перед тем как поставить магнит на чашку, я подолгу (а иногда и неподолгу) вертел его в руках, изменяя его ориентацию или просто раздумывая о феномене. Долго укладывал и черную бумажку, прогрев при этом пальцами участок стеклянной крышки вокруг клочка бумаги. Вот и все разгадки.
Ну, а откуда картина магнитного спектра из телец малиттобий? Оттуда же — от тепла. Чуткие к теплу насекомые поворачивались головками к его источникам — концам подковки. Почему же мелиттобии столь чувствительны к теплу? Вероятно, ориентируясь на источник тепла, они разыскивают гнезда шмелей и пчел, нормальная температура в которых 30–37 °C. Такое тепло необходимо для нормального развития шмелиных личинок. Горючим же служит мед. Перерабатывая, «пережигая» его в своих телах, шмели превращают химическую его энергию в тепловую. В результате вырабатывается большое количество калорий, что очень хорошо заметно в семьях шмелей, содержащихся в лаборатории.
Лабораторные шмели у кормушки (слева); шмели рабочие помогают собрату выйти из кокона (справа).
Как только запас меда в гнезде шмелей иссякнет, температура внутри него быстро падает; подольешь горючего в кормушку, где уже в нетерпении толкутся несколько мохнатых истопников, ожидающих заправки, — через считанные минуты красный столбик градусника весело поползет вверх. Если одного из истопников в этот момент осторожно взять пальцами за бока, удивишься небывалому ощущению: насекомое на ощупь очень теплое. А когда в прохладный августовский утренник запустишь озябшую руку в недра шмепиной кочки, устроенной где нибудь у подножия дерева в лесу, покажется, что окунул пальцы в горячую воду.
Так вот, скорее всего, изучаемое тепло — великолепный индикатор, термомаяк для самок мелиттобии, разыскивающих гнезда своих будущих жертв. А, может быть, они попросту озябли и им захотелось погреться. Наездники эти легко улавливают разницу в 1–2 градуса и чуют источник живого тепла на расстоянии многих метров.
Термотаксис — стремление двигаться к источнику тепла оказался у мелиттобии очень своеобразным и тонким даже в таком грубом опыте. Я прикладывал палец к прохладной крышке сосуда всего на одну две секунды, и через минуту здесь собиралась изрядная компания наездников, впоследствии медленно расползавшаяся вслед за растущей тепловой кляксой на стекле.
Моему знакомому фотографу, начавшему уже было посмеиваться над открывателем таинственных излучений, удалось сделать несколько убедительных снимков этого нехитрого опыта.
Едоки с причудами
Теперь, когда страсти вокруг магнита улеглись, пришла пора рассказать о других интересных сторонах жизни мелиттобий. Об этом наезднике можно писать много, впрочем, как и о любом другом виде общественных или паразитических перепончатокрылых, у которых «умственные способности» развиты сильнее и жизнь намного сложнее, чем у большинства насекомых фитофагов, то есть таких, которые питаются растениями. Итак, продолжим рассказ о странностях мелиттобий.
Меня как то повергла в очередное недоумение следующая картина. Почти съеденная личинка пчелки коллета (одиночные пчелы, живущие главным образом в земле; ячейки из тонкой пленки, похожей на целлофан) облеплена множеством личинок мелиттобий. Личиночки еще маленькие, недоростки, а от жертвы остались, так сказать, лишь рожки да ножки — желтый комочек тканей. Чем же будут питаться мелиттобиевы дети, которым нужно еще расти да расти? Их ведь не менее сотни. Ползать они не могут, лишь чуть шевелятся, весь их продовольственный резерв — только в той ячейке пчелы, где они появились на свет; моя же лабораторная компания лежала прямо на середине чистого дна стеклянной чашки.
