Григорий Федосеев - Таежные встречи
— Ведь не на крыльях же она сюда слетела?
— Россомаха прыгала со скалы на кабарожку, но один раз мимо, потом ещё раз поднялась вверх, прыгнула лучше, и вместе с кабарожкой упала вниз, — ответил он.
На этот раз отстойник находился на высоте восьми метров от земли, а прыгала россомаха с высоты, примерно, одиннадцати метров. Мне пришлось расследовать и другой случай, когда кабарга была сбита с одного прыжка, который был сделан с высоты четырнадцати метров на заснеженный лёд. Какое же нужно иметь упругое тело, чтобы решиться на такой прыжок и, спрыгнув, не разбиться, а повторить его? На это способна только россомаха. Вот почему она и является самым страшным врагом кабарги. Даже отстойники не спасают кабаргу от этого хищника.
…Когда стало темнеть, пришёл Днепровский:
— Неправда ваша, кабарга сама бросилась со скалы, — сказал он, подсаживясь к костру.
Мы были крайне удивлены таким выводом.
— Ну, этому я не поверю, — возразил ему Павел Назарович. — По-твоему получается, будто зверь сам лишил себя жизни, так, что ли?
— Может и так, да только вам со мною не спорить, я ведь принёс доказательство, — ответил Прокопий.
Он держал в руках вырезанный ножом маленький кусочек земли. Растущая на ней трава была примята. Присматриваясь, я заметил на этом кусочке два отпечатка копытцев кабарги. Один маленький, второй побольше. Причём большой след перекрывал маленький.
И это всё? А где же доказательства самоубийства? — спросил я его, совершенно не понимая, как можно разгадать по этим двум отпечаткам причины трагической гибели животного.
А что ещё нужно? По ним-то я и узнал, что произошло на скале. — И Днепровский, бережно положив возле себя кусочек принесённой земли, стал рассказывать:
— Это была мать той кабарожки, которую мы видели на утёсе, из-за неё-то она и погибла. Я взбирался на скалу, ходил далеко по берегу, заходил в ключ, всюду мне попадались на глаза только два следа — маленький и большой. Видно, эти две кабарожки давно тут жили. Видел я там и Лёвкин след. Ну, и непутёвая же собака! Вместо того, чтобы, выбравшись на берег после аварии, поспешить к нам, она разыскала следы кабарожек и занялась ими. Животные, увидев такое чудовище, как Лёвка, бросились спасаться в скалы и, стараясь сбить врага со своего следа, прыгали по карнизам, петляли по щелям, бегали по чаще. Но разве Лёвку обманешь? Я видел его след всюду, куда ни забегала кабарожка. Вначале мне было непонятно, почему они всё кружатся поблизости скалы? Оказывается, тот выступ, где стояла кабарожка, — отстойник. К нему идёт маленькая тропка с западной стороны скалы, вернее, она проложена до того большого камня, который навис над выступом и с которого кабарги прыгают на отстойник. На этой тропе я и срезал эти два следа. Видите, — говорил Прокопий, показывая на кусочек земли, — маленький след примят большим, значит, первой по тропе к отстойнику прибежала маленькая кабарожка, её-то мы и видели на выступе. Можно было бы подумать, что они прошли одна за другой по тропе, но в одном месте на берегу реки я видел только след большой кабарги да Лёвкин, значит, после того, как маленькая стала на отстойник, мать ещё пыталась отвести собаку от скалы, но это ей не удалось. Лёвка упорно шёл по следу за ней, и скоро кабарга принуждена была сама спасаться на отстойнике. Тогда-то и прибежала она по тропе, но отстойник оказался занятым. Выхода не было, и мать прыгнула с того камня, что повис над отстойником, прямо под скалу. Вот и всё, — заключил он.
Павел Назарович почесал свою седую бородку и кивнул в знак согласия.
— Это могло быть, — сказал он, — прыгни она на отстойник, — погибли бы обе. Вот что значит — мать… Сама не испугалась смерти, а дитя сохранила…
Расплата
Нам предстояло пересечь широкую полосу мёртвой тайги, прикрывающую подступы к таинственным горам Восточного Саяна. Вековые великаны, падая на землю, образовывали такие завалы, что трудно было пройти. Часто наш путь преграждали густые сплетения деревьев, и тогда мои спутники по экспедиции брались за топоры.
Шли весною, в апреле, в самую распутицу. И люди и лошади выбились из сил. Наконец, на десятый день путешествия мы добрались до реки Кизыр. Там сделали остановку, решили передохнуть.
Как только лошади получили свободу, они разбрелись по тайге и, шагая между завалами, отыскивали прошлогодний пырей, единственный их корм в это время. В нашем табуне оказался жеребец по кличке Чалка. Это он в первую же ночь, властвуя над табуном, разгонял лошадей, не давал им пастись, буйствовал, дрался, и нашему табунщику Шейсрану Самбуеву пришлось на следующий день спутать его.
Наши палатки стояли на берегу Кизыра. Как-то утром, когда я стоял у костра, вдруг откуда-то издалека прорвался человеческий голос, и сейчас же залаяли привязанные у палаток собаки. Крик повторился несколько ближе и более протяжно. Я и рабочий Алексей Лазарев бросились к обрыву. К лагерю бежал Самбуев. Заметив нас, он стал махать руками, подавая какие-то сигналы. Только теперь мы увидели, как снизу, по узкой равнине, что протянулась вдоль реки, мчался табун, но одна лошадь несколько отставала.
— Смотрите, смотрите, кто это бежит берегом? — схватив меня за руку, крикнул Алексей.
Действительно, что-то чёрное, мелькая между завалами, быстро нагоняло лошадей. Я смотрел в бинокль и по прыжкам отставшей лошади легко узнал спутанного жеребца Чалку. Совершенно неожиданно в поле зрения влетел крупный медведь. Он, буквально с быстротой птицы, мчался по кромке обрыва, отрезая лошадям путь к реке и, видимо, намеренно тесня табун к завалу. Через несколько секунд я уже со штуцером в руках мчался навстречу табуну. Следом за мною, заряжая на ходу бердану, бежал Прокопий Днепровский. В лагере все всполошились. Наши собаки — Лёвка и Черня — неистовство, вали.
Мы быстро скатились с обрыва на берег (бежать тайгой было трудно) и, напрягая все силы, бросились вниз по реке, намереваясь спасти Чалку.
Пробежав метров триста, я остановился. Днепровский почему-то отстал. Оглянувшись, я увидел его уже не бегущим, а скачущим на одной ноге. Прокопию не повезло. Обуваясь, он второпях надел чужой сапог, да ещё и меньшего размера. Увидев, что я уже на берегу, он снял сапог и стал махать им в воздухе, подавая в лагерь сигналы бедствия. Я не стал дожидаться.
Табун, пробежав мимо меня, остановился. Он был уже вне опасности. Спутанный Чалка, делая огромные прыжки, старался прорваться к лошадям, но медведь явно перерезал ему дорогу. Стрелять было ещё далеко, и я бросился к ним навстречу. Жеребец, не щадя сил, пробивался сквозь валежник, а медведь, настигая, старался завернуть его к увалу. В этот момент, когда зверь был совсем близко, у Чалки вдруг лопнуло путо. Теперь, казалось, несколько прыжков, — медведь отстанет, и я смогу стрелять. Но зверь проявил чертовскую ловкость. Я видел, как с виду неуклюжее, косолапое животное с ловкостью соболя бросилось на Чалку и, пропустив его вперёд, с таким рёвом пугнуло жеребца сзади, что тот, не взвидя света, со всех ног пустился к табуну. Видимо, для этого приёма, каким медведь кладёт свою жертву на землю, нужен был стремительный бег жеребца. Несколько ловких и необычно длинных прыжков — и косолапый, поймав Чалку за загривок, дал задними ногами такой тормоз, что жеребец взлетел в воздух и со всего размаха грохнулся хребтом на землю. Я не успел откинуть прицельную рамку штуцера — брюхо жеребца уже было распорото. Каково же было моё удивление, когда после двух, почти одновременных выстрелов там, будто из-под земли, выросли Черня и Лёвка. Медведь закружился и упал. Собаки насели на него, и я услышал страшный рёв, от которого табун снова сорвался и, ломая завал, бросился к палаткам.
