Карл Гагенбек - О зверях и людях
2 апреля 1887 года в Гамбурге на Хейлигенгайстгофе состоялось открытие «Гагенбекского международного цирка и вы ставки сингалезов».
Часто случается, что предприятия, на создание которых закачено много труда, оканчиваются крахом. С моим цирком было наоборот. Он начал свое существование с краха, а премьерой был страшный ураган, который в течение часа уничтожил весь балаган и арену. Когда началась буря, я находился а манеже, под куполом цирка. Вдруг сильный порыв ветра разорвал парусину, через всю крышу палатки протянулась широкая трещина, и одно из мачтовых бревен, поддерживающих крышу, сорвалось и полетело вниз, с силой ударившись о землю. Меня чуть не убило этим бревном — оно пролетело всего в трех шагах от меня.
После урагана от моего цирка осталась лишь груда обломков. Все еще под впечатлением этой катастрофы, я копался в куче разорванной парусины и сломанного остова палатки. Вокруг меня стояли со слезами на глазах мои артисты, страшно растерянные, они созерцали предположительный конец Гагенбекского цирка. У меня самого было такое чувство, что внезапно все рухнуло. Но я тут же взял себя в руки. Здесь могли помочь только быстрота и энергия. Громовым голосом я приказал всем взяться за дело и сам принялся работать с таким усердием, что спустя два часа соединенными усилиями все обломки были разобраны. Во время короткого отдыха за бутылкой пива я снова убеждал всех оказать мне посильную помощь, чтобы восстановить все повреждения. Между тем животных и выставку народностей я перевел в мой зоопарк на Нёйен-Пфердмаркте. Не прошло и нескольких дней, как мы с помощью гамбургских плотников сделали мачты для палатки и все так хорошо починили залатали, что были уже готовы ко второму открытию цирка.
На первом же представлении нам дружно хлопали, хотя мое оборудование по сравнению с тогдашним цирком Ренца или Барнум и Белли было более чем скромным. Но на моих артистов, а особенно на дрессированных животных и цейлонскую выставку можно было смотреть с удовольствием. Пресса расхваливала молодую артистку Розитуде ла Плата, которая вместе со своей сестрой Долиндой вызывала пируэтами и сальто-мортале искреннее восхищение у публики. Негр-укротитель Томпсон с семью слонами, сингалезы, несколько лилипутов, ростом менее метра, четырнадцать рабочих слонов, танцоры-эквилибристы снова возбуждали интерес к нашим представлениям у публики, которая отныне осаждала нас толпами, стоило только нашему финальному поезду с вагонами, украшенными головами зверей, и разноцветным группам животных и людей со всеми реквизитами появиться на месте назначения. Конечно, особенно больших доходов не было, но мы получили возможность сводить концы с концами. Расходы по оплате балагана, вмещавшего около трех тысяч зрителей, конюшен и сараев для животных и транспорта были весьма велики. Нам не хватало опыта, автомобильная тяга находилась еще в зародыше. Я вспоминаю масляном и газовом освещении, постоянно связанную с ним угрозу пожара, вечное расстройство с локомобилями, зависимость от капризов погоды и огромную стоимость специального поезда из 32 вагонов, и можете мне поверить, что ежегодные поездки по 40 или 60 городам возбуждали во мне сильное желание отказаться от этого рода деятельности, поскольку моя цель уже была достигнута.
В 1889 году я продал дело в рассрочку моему бывшему директору Дрекслеру, а дрессированных животных — Барнуму и Белли в Северную Америку. Опыт и новые знания, которые я приобрел как директор цирка, были у меня уже при торговле зверями. Хотя я имел в лице своего шурина Генриха Мермана — будущего известного укротителя — хорошего помощника, однако я всегда должен был являться для разрешения возникающих споров и недоразумений в качестве некого Deus ex mаchina[17].
Среди странствующих артистов, несомненно, есть очень милые и порядочные люди. Но жизнь на больших дорогах привлекает и отбросы общества. С такими людьми очень трудно работать. Я припоминаю одного, так называемого «Августа», хорошего работника, но ужасного ворчуна и задиру. При ликвидации моего цирка он пришел ко мне и слезно умолял подарить ему пони, на котором вольтижировал его сын. Он легко мог бы получить новый ангажемент, владея этим животным. Он так живо мне все обрисовал, что я уступил его мольбам и просьбам и отдал ему пони. Он быстро удалился… и поспешил продать пони зеленщику.
В период моего владения цирком я начал приводить в исполнение план, который наметил еще в детстве. Я не хочу умалять своего значения как делового человека, однако должен сознаться, что я прежде всего был страстным любителем животных. Невозможно заниматься таким делом, как мое, если не любишь животных. Я уже втайне давно лелеял мысль: нельзя ли заменить жестокую систему дрессировки более гуманной. Животные такие же создания, как и мы, и их интеллект отличен от нашего не по существу, а лишь по степени и силе. И они реагируют на зло злом, а на добро — добром. Я давно уже подметил, что любовью и настойчивостью, соединенной со строгостью, и от животного можно добиться большего, чем одной только грубой силой, тому же долгим общением с животными я убедился что и у HI способности, характер и темперамент бывают различны. Нельзя их всех стричь под одну гребенку. Как и люди, они требуют индивидуального подхода, и только таким образом можно добиться у них доверия и пробудить их способности.
Тому, кто пришел к такому убеждению, будет больно видеть, его любимцев учат бичом, вилами или раскаленными железными полосами, так как дрессировщики ограничивались тогда только такими, по существу вспомогательными средствами. Странствуя со своим цирком, я решил, что теперь наступило время для введения новой системы дрессировки. Нужно было произвести отбор наиболее способных экземпляров животных, которых сообразно их способностям должно обратить в друзей, а не во врагов.
В конце семидесятых годов я случайно познакомился в Англии с укротителем зверей Дейерлингом из Ганновера. Сильно потрепанный львом, он только что вышел из больницы и был без места. Я пригласил его к себе на службу, но с условием, что он будет дрессировать животных только по моей системе. Дейерлинг согласился, и первая проба была произведена не более не менее, как над его величеством львом. В 1887–1889 годах я приобрел с этой целью двадцать одного льва. Из такого большого количества зверей только четыре оказались пригодными. (Это, несомненно, служит ярким доказательством индивидуального различия животных одной и той же породы, а вместе с тем и доказательством того, как безумно дорого стоят подобные эксперименты.) Львы, которых хлестали бичом и ругали только тогда, когда они бывали непослушны, но хвалили авали в награду куски мяса, когда они хорошо работали, научились отлично выполнять всевозможные номера: становились в пирамиды, влезали на стулья и козлы и снова отправлялись на свои места. В заключение укротитель садился в двухместный экипаж, наподобие античной римской колесницы, зажженной тремя львами, и галопом четыре раза объезжал тральную клетку, имевшую 40 футов в поперечнике, — поистине самый сенсационный номер программы.
