Болта Ортыков - Неугомонный Носир
Пройдя под чинарой, я повернул налево и направился к колхозному хлеву. Сейчас там не было видно ни коров, ни телят. Я подошёл к воротам и толкнул их плечом. Толстые створки со скрипом распахнулись.
Внутри хлева было темно. После яркого дневного солнца я не сразу увидел баранов, которые лежали возле кормушек, тесно прижавшись друг к другу. Вместе с козлами их было около пятидесяти. Я взял палку и закричал: «Хушт-хушт!»
Первым поднялся чёрный длиннорогий козёл — предводитель стада. Вслед за ним, тесня друг друга, двинулись и бараны.
Погоняя стадо, я уже приближался к чинаре, когда увидел председателя нашего колхоза. Пулод-амак[3] вышел из дверей правления. Это высокий, большеглазый, лысый человек. И летом и зимой он носит галифе, гимнастёрку и обязательно сапоги. Видно, эта одежда ему очень нравится. Передние зубы у председателя металлические и блестят, когда он разговаривает или смеётся.
Пулод-амак увидел меня и свернул с дороги.
— Здравствуйте, Пулод-амак!
— Здравствуй! — ответил он. — Ну, как дела, племянник? («Племянниками» он звал всех мальчишек кишлака.) Отец твой всё ещё сердится?
— Вы ведь и сами хорошо знаете его характер, Пулод-амак. — Я старался оправдать отца. — Очень огорчилась наша мама, услыхав о случившемся.
— И напрасно она расстроилась, — улыбнулся Пулод-амак. — Виноват я, а не твой отец. Я был невнимателен к нему, когда он, усталый и измученный, пришёл в правление. Да он и сам… В общем, оба мы погорячились. Ну ничего, всё обойдётся… А куда ты гонишь баранов?
— На пастбище, — отвечал я.
— Правильно, племянник. Молодец! — обрадовался председатель. — Я сейчас иду в поле. Как только увижу заведующего фермой, прикажу ему прислать тебе сменщика.
— Не беспокойтесь. Дня два-три я и сам могу поработать.
Пулод-амак ласково похлопал меня по плечу, видно, ему понравились мои слова.
— Молодец, молодец! — проговорил он и пошёл своей дорогой.
Эта похвала ободрила меня, и я решил пасти баранов не у самого кишлака, а подальше, на равнине Дашти-Калон.
До равнины путь был неблизкий, и потому я стал поторапливать вожака.
Жара всё ещё не спадала, я весь взмок и устал, но не останавливался. Вот наконец и Дашти-Калон. В лицо мне дохнул лёгкий ветерок, сразу стало легче дышать. Чёрный козёл зашагал быстрее, тряся длинной бородой. Повеселели и бараны. Они подняли головы и прибавили шагу.
Я привёл стадо на поле, с которого лишь недавно сжали ранний ячмень. Под ноги попадались не только сухие стебли, но и полные ячменные колосья. Однако бараны почему-то ничего не ели. Они сбились в кучу и стояли так, пряча головы друг другу под брюхо. Сначала я удивился, а затем, подумав немного, решил, что бараны просто-напросто не видят ячменя. И потому, собрав горсть колосьев, поднёс их к самым бараньим мордам. Но бараны даже не шелохнулись.
«Инте-рес-но! — подумал я. — Бывают, оказывается, бараны, не желающие есть даже колосьев!»
Прошёл час, как я пригнал сюда стадо. Солнце начало клониться к западу, жара понемногу спадала. И бараны постепенно разбрелись по жнивью. Тут только я понял свою промашку: в этакую-то жару заставлял бедных животных есть! А теперь их и понукать не надо было. Я успокоился и, поднявшись на пригорок, стал оглядывать окрестность.
Дашти-Калон, насколько хватал глаз, уходила вдаль бескрайней степью. На севере поднимались высокие горы, и вершины их, дырявившие облака, всегда были покрыты снегом. У подножия этих гор, словно ярко-зелёный платок, лежал утопающий в садах наш кишлак Чинор.
Серебряной лентой блестело полотно железной дороги, которая пересекала Дашти-Калон недалеко от того места, где я расположился со своим стадом.
Вот послышался резкий паровозный гудок. Я обернулся и увидел товарный поезд, над которым стелился серый густой дым. Громыхая на стыках, состав стремительно мчался мимо нас. Ещё раз оглушительно заревел гудок. Бараны испуганно шарахнулись и бросились врассыпную. Но как только поезд скрылся из виду и шум постепенно затих, бараны снова накинулись на ячмень. Мне надоело стоять на одном месте. Я хотел уже спуститься с пригорка, как вдруг взгляд мой упал на какого-то незнакомого пса, неизвестно откуда появившегося. Он бежал со стороны железнодорожного полотна.
Пёс был каким-то необыкновенным. Огромный, на длинных сильных лапах, он был ростом с годовалого осла. На его крупной голове торчали маленъкие обрубленные уши. И хвост у него был тоже обрублен. Я, не отрываясь, глядел на собаку. На шее у неё висел обрывок пёстрой верёвки, которой обычно подпоясываются чабаны. Короткая шерсть была чёрной, словно уголь, лишь на шее резко выделялось белое пятно. Было что-то тигриное во всём его облике.
«Уж не бешеный ли этот пёс? — подумал я. — Очень странно он себя ведёт: летит со всех ног к стаду и ни на что не обращает внимания». Признаться, я здорово испугался. Сейчас этот бешеный набросится на стадо и перекусает всех баранов! Но чудной пёс, низко нагнув большую голову, обнюхивал землю, истоптанную бараньими копытами. Потом он поднял голову и взбежал ко мне на пригорок.
— Помогите! — заорал я, оглядываясь по сторонам.
И в самом деле, мне ведь нечем было обороняться! Да и куда спрячешься?
Я крепче сжал свою палку, чтобы хватить пса по темени, если он только раскроет пасть! Я замер, не отрывая взгляда от нежданного пришельца. Но странный пёс остался равнодушным к моим приготовлениям. Или этот проклятый «голован» не боялся моей палки, или же он вообще не знал, что такое страх! Одно утешило меня, что в его глазах не было признаков злобы или ярости. Пёс вплотную подошёл ко мне, вытянул шею, обнюхал меня и… отвернулся.
«Странно!» — пожал я плечами. Что это за пёс? И что он делает в этом безлюдном месте? Ни у кого в округе не было такого страшного пса — уж я-то хорошо знаю всех собак, не только наших, чинорских, но и из соседних кишлаков. Может быть, пёс забежал сюда из чужой отары? Но поблизости не было видно ни пастухов, ни овец.
Большеголовый пёс отошёл от меня и направился к железной дороге. Спустившись в кювет, он на мгновение скрылся из глаз. Затем снова появился и… вот уже мчится к моим баранам! Конечно же, этот пёс не бешеный. Бешеная собака бежит, опустив голову к земле, и никуда не сворачивает. А эта мечется, словно ищет что-то.
«Собака здоровая, и надо приручить её», — решил я и стал подзывать собаку, но пёс будто и не слышал. Он даже не взглянул на меня. Высунув язык, пёс бегал окрест, то исчезая, то вновь появляясь.
«Назову-ка я его Полвоном[4]. Вон какой он огромный и сильный. Привыкнет к новой кличке и будет отзываться», — решил я.
