Джойс Стренгер - И неожиданно выпал снег...
– Что ты будешь делать? – прошептала она. Страх почти отнял у нее голос. Фермер, крепко завернувшись в свою накидку, уже стоял у телефона – единственной связи с соседями: те жили довольно далеко, чтобы можно было им крикнуть или хотя бы увидеть.
– Черт, нет связи! – сказал он после попытки дозвониться.
– Ты не можешь сейчас выйти! – Мария пригладила свои черные волосы движением, свойственным ей, как Дан знал, во время сильнейшего волнения. Он стоял в дверях и кричал как можно громче: «Мосс, ко мне, Мосс, ко мне, хороший пес!» Собака залаяла и поползла на голос через бугор.
– Это точно Мосс, – говорил Дан. Он смотрел в ночь. Густеющая темнота окутывала все вокруг. Собака опять залаяла. Было темно, а из-за ограды она не могла увидеть свет из дома.
– Мосс, хороший мой, иди ко мне! – голос был благодатью, теплом в ночи. Пес кинулся в ту сторону и с испуганным визгом провалился в прикрытую снегом канаву. Он попытался выбраться, но мягкий пушистый снег опять сомкнулся над ним. Скуля, он остался лежать за оградой. Дан Томас достал большой фонарь из коровника, который зажигали там, когда приходило время телиться коровам. Он давал слабый световой круг на густом, утоптанном коровами снегу, который, оттаяв, опять замерз, образовав опасный каток, требовавший от Дана большой осторожности. Пес опять заскулил. Дан осторожно пошел на звук. Он перегнулся через ограду и увидел пса – темное пятно на блестящем белом снегу. Дан схватил его за шкирку и поднял. А Мосс счастлив был опять быть с человеком, визжал, виляя хвостом, и радостно лизал руку Дана.
– Какой-то он не такой, – сказал Дан, когда принес пса в тепло. Он поставил ему еду. Но Мосс смотрел на него, скулил и есть отказался.
– Давай, ешь! В такую погоду мы его сейчас не найдем! – сказал Дан, пристально глядя в темноту, где пушистые хлопья танцевали перед стенами сарая и конюшен. За световым кругом возмущенно заржал пони, испугавшись ветра, бросающего хлопья снега прямо в открытую дверь конюшни. Скользя и ругаясь, Дан вышел закрыть дверь конюшни.
Вернувшись, он успел увидеть убегающего в ночь Мосса с половиной бараньей ноги в зубах.
– Проклятый воришка! – сердито изрек фермер, – своего не тронул, зато украл у меня.
– Ты пойдешь на гору? – Мария мыла посуду. Дан беспокойно шагал взад-вперед и смотрел в ночь. Он удрученно прислушался к завыванию ветра.
– Чтобы мы вдвоем там погибли? – наконец сказал он, подумав о жене и троих детях, спокойно спавших на верхнем этаже. – Как только рассветет, – добавил он, помолчав, – Вильямс мне поможет. В таком снегу нельзя даже найти следы собаки. Все занесло.
Дан был слишком обеспокоен, чтобы уснуть. Мысли о пастухе угнетали его. Возможно, он уже мертв, возможно, уже похоронен под снежной лавиной или замерзает на жутком холоде?
После того как жена ушла спать, он еще долго сидел у огня и наблюдал за котятами, играющими с соломинкой, принесенной кем-то с обувью. Дан думал о стихии за окном и тосковал по более легкой работе в городе, где нет скота и суровых негостеприимных гор, где не нужно мучиться за гроши, где другие мужчины стали толстыми от еды, которую он добывал своей тяжелой работой. Мужчины, которые могут много себе позволить, имея деньги, гораздо легче заработанные, чем у него. Задумавшись, он забыл о Моссе и украденном мясе.
А собака пыталась найти свой след, пробивалась назад в горы к Уику, который был ей дороже тепла и еды. От мяса в зубах рот был полон слюны, но пес не позволял себе о нем думать. Он искал дорогу. Теперь ветер дул в спину и, несмотря на снег, бежать было легче. Слабый запах указывал ему путь. И хотя от жареной баранины исходил сильный дух, но все же он не мог совсем перебить его собственный запах.
Снегопад прекратился. Луна между облаками мерцала над белизной, покрывающей все следы, тропинки, пастуха и овец, которые его окружали.
Мосс все бежал и бежал. Иногда снег был выше его роста и он с трудом протаптывал себе дорогу, но шел и полз дальше, все сильнее и сильнее уставая. Один раз он отдохнул под кустом, и баранина очень его соблазняла, но он не тронул ее. Челюсти собаки болели, но он решительно побежал дальше. Дойдя до того места, где он оставил пастуха, пес остановился и удивленно смотрел на нетронутое свежее покрывало. Он осторожно положил мясо, принюхался и начал копать. Пес нашел пастуха и овец в маленькой пустоте, созданной их дыханием. Пастух, обрадовавшись свежему воздуху, был несколько разочарован, увидев только собаку.
– Мосс, Мосс, ты дуралей! Мы ведь оба здесь погибнем! – говорил он. Пес расстроенно вилял хвостом, не поняв, отчего его встречают без восторга. И он побежал обратно к мясу. Но на этот раз он подошел к хозяину осторожно, из страха получить пинок за все старания. Пастух, наблюдая за ним мутными глазами, увидел баранью ногу и не мог поверить своим глазам:
– Ты… неужели ты в самом деле там был? Надеюсь, тебя увидели? – Он вытянул руку и погладил мокрую шерсть. Собака легла рядом с ним и вылизала ему лицо. Овцы, страшно замученные снегом и холодом, не шевелились. Они следили за Моссом внимательно. Овцематка собиралась рожать. Пастух схватил мясо. Оно было все в снегу, но он разорвал его зубами и отдал верхний слой собаке в качестве награды.
Два часа спустя мужчины во главе с Даном Томасом по собачьим следам нашли обоих в глубоком снегу. Вокруг них столпились овцы, овцематка лежала под головой пастуха, как подушка, а новорожденный ягненок – перед носом матери, которая его тщательно вылизывала.
Дан Томас смотрел на них: на пастуха, на собаку, потом на кость, лежавшую между ними, чисто обглоданную.
– Мосс мне принес ужин, – сказал пастух с гордостью глядя на свою собаку, пока мужчины вытаскивали его и помогали встать. Потом его укутали в одеяло и положили на носилки. Горячий кофе и ром быстро поставили его на ноги. Раны на руке оказались нестрашными. Ночью, лежа в теплом фермерском доме, на софе Марии Томас, Уик наблюдал за псом, который ел свой королевский обед: Мария наградила его миской, наполненной до краев вкусной душистой кашей с мясом.
– Хе, Мосс, ты, действительно, замечательный парень! – сказал Уик.
Собака посмотрела на него и, прежде чем продолжать трапезу, отбила хвостом на жестком полу барабанную дробь.
