Роберт Лесли - Медведи и Я
На озере у меня хватало времени поразмыслить о Клите Мелвиле, Ред-Ферне и А-Тас-Ка-Нее. При всей их несхожести, всем троим были присущи какая-то особая сила и спокойствие. Они никогда не поднимали голоса, не суетились и не выходили из себя. Это были крепкие парни севера, которые бросили вызов беспредельной его жестокости и победили в схватке; но эти же парни принимали роды с нежностью повивальной бабки. В памяти у меня все всплывал крохотный эпизод, которому я в свое время не придал значения. Когда Клит Мелвил и Ред-Ферн приплыли в мой лагерь из Топли-Лендинга, Клит прыгнул на берег и, подняв мощной рукой нос, втащил тяжелый катер на берег. Этой же рукой он подобрал древесного муравья и протянул любопытному рогатому жаворонку, который подбежал поглазеть, кто приехал.
В самый северный залив озера Бабин впадала шумная речушка, такая мелкая и быстрая, что невозможно было пройти на каноэ. По правому берегу дно речки было не такое каменистое, как по левому, и я потащил каноэ вдоль него, продев канат в кольцо на носу лодки. Во время этого перехода у меня было много мороки с медвежатами, потому что они поминутно то влезали в каноэ, то соскакивали с него, каждый раз обрушивая на груз шквал воды и грязи. Надо сказать, однако, что на открытой воде они не выпрыгнули из каноэ ни разу за все время нашего плавания.
Озеро Моррисон, к которому почти невозможно добраться по воде, лежит на дне глубокого извилистого каньона, оно протянулось на четырнадцать миль. Мне ужасно захотелось остаться на этом далеком прекрасном озере, среди первозданной природы южных отрогов гор Оминека, которые называются Бейт-Рейндж. Мало того, что озеро привлекало редкостной красотой, на его берегах водилось великое множество разных животных. Наверное, кое-кто из них переплыл озеро Бабин во время пожара, но ни в их поведении, ни в выражении глаз ничто не выдавало пережитого ими ужаса.
Медвежат волновало постоянное соседство всей этой четвероногой жизни. Как-то вблизи нашей стоянки одна игривая выдра стала нападать на колонию бобров у осиновой запруды, только потому что они не выказывали никакого желания защищаться. Раз за разом медвежата гоняли эту выдру из конца в конец запруды, стараясь ее поймать, потому что она их раздражала. Кончилось это тем, что, проиграв выдре в беге, плавании и умении маневрировать, вся троица приплелась домой побежденная, измученная до предела и доведенная до крайнего раздражения. Впервые в своей жизни эти медведи испытали полное поражение, чувство, с которым очень трудно смириться.
Разбивая в ту ночь лагерь в верхнем конце озера Моррисон, где в него впадают реки, вытекающие из озер Хол и Талоу, я вспомнил одно из предостережений Ред-Ферна: «В наших лесах опасно путешествовать только в компании молодняка». Как индеец он хорошо знал, что медвежата легко становятся добычей гризли, пумы, волков, росомах, орлов, рысей и даже койотов и куниц. Охотясь попарно или группой, эти изголодавшиеся хищники могут напасть и на человека с медвежатами — если они однажды уже испробовали сочной молодой медвежатины. Это предостережение пришло мне на ум, потому что возле нашего лагеря кружила стая из семи волков. В тот вечер я услал медвежат на пихту, а сам разжег костер футах в шести от дерева. Я подозревал, что, стоит мне улечься, как медвежата спустятся и залезут ко мне в спальный мешок. Я даже подумал было провести ночь с ними на дереве и так и сделал бы, но тут меня осенило. Я решил подставить Расти как приманку для волков, чтобы перехитрить их по старому канадскому способу. Когда я взял Расти на колени и устроился у пылающего костра, Дасти и Скреч начали жалобно подвывать и скулить, просясь вниз. Я коварно рассчитывал, что их вой подогреет аппетиты волков. При свете луны я наблюдал, как четыре устрашающие тени подкрадываются к костру.
«Дерево!» — скомандовал я Расти и подсадил его. Он послушно полез наверх, а волки так и рванулись вперед, стараясь схватить его, пока он был в пределах досягаемости. Не давая волкам опомниться, я четыре раза зачерпнул совком угли и подпалил шкуру всем четверым, только тогда они отступили. Раздался визг, полный боли и удивления, — и на том дело кончилось. Мне слышно было, как волки барахтались в воде, чтобы облегчить свои страдания. Вся стая ушла вниз, в долину, где не так опасно охотиться.
Незадолго до рассвета нас с медвежатами разбудили дроздята, которые заверещали в своей коробке, подвешенной между спальным мешком и костром. Я никогда не знал, кто приползет по земле, прилетит по воздуху или прокрадется по ветвям в наш лагерь, но кто бы ни был нарушитель, как бы тихо он ни приближался, дрозды всегда поднимали тревогу. С рассвета до сумерек медвежата были исправными сторожами, не хуже собаки, но когда мы ложились спать, они снимали с себя всю ответственность за нашу безопасность и возлагали ее на меня. Я же передоверял сторожевую службу дроздам. Однако этим же утром, выглянув из спального мешка на крик дроздят, мы с ужасом увидели, что их коробку грызет ласка. Еще минута — и прости-прощай мои птички. «Пиль!» — этому сигналу медвежата обучились, ловя леммингов в лугах у Наггет-Крика. Все трое пулей вылетели из мешка и прогнали хищника.
Старую индейскую тропу в северном конце озера Талоу я нашел без труда. Самое тяжелое заключалось в том, чтобы перенести почти три четверти тонны через четырехмильный кряж между озерами Талоу и Фрайди. Моя комбинация рюкзаков была вариантом легкого снаряжения фирмы Нельсон, знаменитого еще со времен пионеров, когда дальние волоки были правилом, а не исключением. Поскольку мне предстояло одолеть сто двадцать восемь миль и сделать это я мог за шестнадцать переходов, то есть самое малое за четыре дня, а шестьдесят четыре мили из этих ста двадцати восьми я должен был таскать тюки по восемьдесят фунтов каждый, то я решил в день нашего прибытия в верхний конец озера Талоу сделать два пробных перехода. Большую часть полузаброшенной тропы пришлось расчищать от бурелома, папоротника, кошачьего когтя и других растений; пришлось повозиться также с промоинами и ухабами. В результате на первый переход до озера Фрайди, с инструментами в руках, у меня ушло пять часов, но труд, затраченный на расчистку тропы, облегчил мне последующие переходы. Когда, уже в полночь, мы вернулись из второго перехода, медвежата устали и раскапризничались. Они паслись на протяжении всех шестнадцати миль и все же, не получив привычного им копченого лосося, ворчали и огрызались, устраиваясь на ночь.
Не знаю, как это получилось, но в спальном мешке Расти всегда вытягивался у меня за спиной, монополизируя таким образом всю эту часть мешка. Скреч сворачивался клубком, прижимаясь к моему животу, и, когда ему становилось жарко, менялся местами с Дасти, особенно если я во сне переворачивался. Всякий раз при этом Расти поднимал морду, чтобы лизнуть меня в нос, как бы прося прощения за то, что он тоже перевернется, чтобы я опять мог греть ему спину, а он — снова спать на моей руке, как на подушке.
