Бернар Эйвельманс - Великий морской змей
Доктор Барклай, очевидно, имел причины настаивать на том, что размеры зверя из Стронсы и 10-метровой акулы, с которой его сопоставлял Хоум, сравнивать нельзя. Вот критические высказывания шотландского врача, которым можно поаплодировать от всей души: это его ответ на не допускающее никаких возражений заключение Хоума:
"Что касается вашего утверждения, что для науки важно не допустить новые виды или подвиды в наши каталоги, то этого я решительно не понимаю. Но для науки совершенно точно является значительным ударом, когда натуралист основывается в своем определении вида животного на весьма смутных признаках".
К несчастью, доктор Барклай смазал это свое весьма разумное высказывание, прибавив: "Ведь, в конце концов, на каких доказательствах мистер Хоум основывает свое утверждение, что это животное — акула, и даже доходит до предположения, что это — Squalus maximus?" Мы знаем, что у Хоума были веские причины утверждать именно так; единственно, это следовало сделать чуть менее категорично. Во всяком случае, он даже не потрудился поднять брошенную ему перчатку.
Хотя преимущество было, без сомнения, на стороне Хоума, исход поединка, в который вступили два противника, представлялся весьма неопределенным. С одной стороны — именитый лондонский хирург, весьма сведущий в анатомии акул, чье определение имело все шансы оказаться точным, но который пожелал разделаться со спорным вопросом столь решительно и для вящего триумфа своих доводов несправедливо придрался к свидетельствам. С другой стороны — отважный врач из шотландской деревни, определенно невежда в зоологии, но доверившийся добросовестным и честным очевидцам и упрямо намеренный доказать слабость и противоречивость блестящих выводов своего столичного собрата. Так за кем должна была остаться победа? В действительности ни один из них не одержал блистательного триумфа. Вот почему на протяжении долгого времени людям представлялось, что они совершенно не понимают природу монстра, хотя на самом деле все было не так уж мрачно.
Большинство шотландцев и даже симпатизирующих им англичан остались верны тезисам, утвержденным кланом Вернеровского общества. Еще в 1822 можно было прочесть горделивые слова доктора Гибберта в его "Описании Шетлендских островов":
"Существование морского змея, чудовища длиной 16 метров 75 сантиметров, было неоспоримо доказано на примере животного, выброшенного на побережье одного из Оркадских островов, чьи позвонки можно увидеть в Музее Эдинбурга".
Шотландские натуралисты, не доходя до защиты проигранного процесса, все же не упускали возможности при каждой эксгумации знаменитого дела поставить под сомнение законность определения Эверарда Хоума. Их самолюбие было серьезно задето одним его тоном, этакой смесью снисходительности и презрения, и бойцовский пыл шотландцев не собирался затухать. Можно сказать, что та горячность, с которой они ныне утверждают реальность своего прославленного Лох-несского чудовища, есть не что иное, как отражение и затянувшееся продолжение старой распри по поводу зверя из Стронсы.
Химера, плезиозавр, ламия или…
Полемика относительно идентификации останков вскоре перешла границы Соединенного Королевства. Схватка продолжалась с большим пылом оттого, что заинтересованные натуралисты частенько не совсем точно представляли себе все данные по столь волновавшей их проблеме.
Во всяком случае, суждение, вынесенное в 1811 году профессором Лоренцом Океном, более склонным пофилософствовать над абстракциями, нежели выводить что-либо из конкретных фактов, совсем не послужило наведению порядка. С обычной лихостью заявив, что оркадская тварь, бесспорно, является хрящевой рыбой, двойные органы размножения которой приняли за третью пару лап, этот выдающийся немецкий натурфилософ постарался весьма путаными доводами внушить всем мысль, что он раскрыл некий секрет: это не акула! После чего заключил: "Должно быть, это химера". Нет, не создание, порожденное воображением, а одна из глубинных рыб, весьма причудливого вида, вылавливать которых доводилось редко и которым наука присвоила имя чудовищных химер.
Доводы, выдвигаемые Океном, были малоубедительными и даже неприемлемыми. Конечно, чудовищная химера, отдаленная родственница акул, обладала, как и неясное животное, изображенное мистером Петри, спинным гребнем, идущим от вздутия на конце головы и до самого кончика острого хвоста. Но явной неправдой было утверждение Окена, что "уже вылавливались экземпляры химер длиной 10 метров". Самые крупные из известных нам едва достигали 1 метра! Чудовищная химера 16 метров 75 сантиметров — потому что именно такими были размеры останков из Стронсы — это предположение без колебаний можно счесть воистину химеричным.
Доверившись, в свою очередь, описаниям доктора Гамильтона, шотландского натуралиста (весьма, кстати, предвзятого), профессор Генрих Ратке из Кенигсберга в 1841 году взял себе в голову, что зверь из Стронсы похож на плезиозавра — огромного мезозойского морского ящера, открытого немногим ранее, и что, следовательно, подозрительный зверь относится к рептилиям.
Эта гипотеза, обязанная своим появлением одним и тем же чертам в описании морского змея, впоследствии выдвигалась довольно часто. Можно сказать, что она не была неожиданностью. Вскоре после того, как профессор Ратке обнародовал ее в "Archiv fur Naturgeshichte" за 1841 год, издатель этого самого журнала, профессор В. Ф. Эрихсон, счел своим долгом подчеркнуть всю ее несуразность, опираясь на описание и вид сохранившихся частей зверя из Стронсы:
"Эверард Хоум уже объявил, что животное было акулой и, невзирая на все противоположные уверения доктора Барклая, именно ей оно и является, только, вероятно, не Selache maxima (=Cetorhinus maximus), a Lamna cornubica (=Lamna nasus), представителем вида, который достигает значительных размеров".
Как жалко, что это ясное утверждение оказалось столь очевидной ошибкой! В действительности прожорливая тварь, в просторечии называемая китовой акулой, или ламией, никогда, по нашим данным, не достигала в длину даже 6 метров.
Подобные промашки и рост количества гипотез по поводу сущности монстра только еще сильнее уверили общественное мнение в том, что эта самая сущность по-прежнему остается загадкой. Во всяком случае, в 1849 году, через сорок лет после происшествия, Эдвард Ньюмен, издатель лондонского журнала «Zoologist», совсем не был убежден в хрящевой природе зверя из Стронсы:
"…совершенно невозможно, чтобы у акулы длиной 16 метров 75 сантиметров была голова диаметром 18 сантиметров и шейный позвонок диаметром 5 сантиметров. Очевидно, настоятельно требуются еще более углубленные изыскания в этой области".
