Юрий Куранов - Избранное
Они повернулись к Еньке спиной и пошли. Наташа тоже помахала Еньке рукой, и видно было, что она опять плачет. Енька долго смотрел им вслед, смотрел на узенькую спину Наташи и на длинную гитару Анисьи Викторовны. Ветер шумел по селу. Дикие гуси кричали в небе, а вдоль больничного сада ходила девочка с книжкой и смотрела на Еньку.
10Девочка сидела в глубине сада на лавке. Она сидела с раскрытой книгой, а Енька шел мимо. Девочка закрыла книгу и позвала его приветливым голосом:
— Приходите сюда, на лавку. Здесь ветра нет, но слышно его. И будем вместе сидеть.
Енька подошел и сел. Он сидел и не знал, что сказать.
— Вы, говорят, очень храбрый человек? — сказала девочка.
— Какой же я храбрый, — сказал Енька. — Не трус, конечно.
— Вы не скромничайте, — сказала девочка укоризненно. — Я все про вас знаю.
— Откуда же это?
— Мне рассказали. Я пришла сюда, когда вы уже поправляться начали. И мне сразу все рассказали.
— Нечего такого особенного обо мне рассказывать. Бадья на голову упала — и все.
— Как это? — заторопилась девочка. — Вы, пожалуйста, не притворяйтесь. Я все знаю. Загорелся дом. В доме был ребенок. А вы в это время в лесу на волка охотились. Вы увидели, прибежали раньше всех. Дом был заперт. Вы разбили окно, бросились в дом, вынесли ребенка и снова бросились туда спасать вещи. В это время обвалился горящий потолок, и вас придавило. Тогда уже прибежали с поля люди и вынесли вас на руках. Вас сам начальник милиции привез в больницу. Сначала он поджигателя поймал, потом вас привез. Я все знаю.
— Это кто-то наврал, — обиделся Енька. — Все было не так. Я качал воду, когда горел сарай. Журавль загорелся, бадья оборвалась и треснула меня. И поджигателя никакого не было. Все, наверное, от папироски началось.
— Вы, пожалуйста, не выдумывайте, — нахмурилась девочка. — Я все знаю лучше вас. Во-первых, поджигателя поймали за деревней. Это какой-то бывший кулак. Во-вторых, насколько мне известно, журавлей не бывает на пожаре. Они летают в небе. Им на пожаре делать нечего.
— Так это же журавль у колодца.
— Это ничего не значит. Я просто очень хорошо знаю, что вы храбрый человек. А все храбрые люди скромничают.
— Это не так, — рассердился Енька.
— Нет, так. У нас над городом во время налета один храбрый летчик сбил три немецких бомбардировщика. Об этом и написали в газете. А он утверждает: не три я сбил, а всего два. И ему тоже никто не поверил. Ведь люди лучше знают, им виднее. И, пожалуйста, не делайте вид, что вы сердитесь. Чтобы вы не сердились, я прочту вам стихотворение.
Ветер принес издалека
песни весенней намек.
Где-то светло и высоко
неба открылся клочок.
Девочка остановилась, прикидывая, так ли она прочитала. И продолжала:
В этой бездонной лазури…
На пристани глубоким голосом загудел пароход. И тоже помолчал, обдумывая свой гудок или поджидая кого-то.
…в признаках близкой весны…
Пароход загудел опять, низко над рекой расстелил голос, а потом резко поднял его и понес над селом и над лесами.
«Гу-гу-гу-гу…» — раздалось в разных концах осени.
…плакали зимние бури…
Енька встал и прошел к ограде. Держась руками за холодные прутья, он стал смотреть туда, в сторону пристани. Девочка прошла вслед за ним.
«Гу-гу!» — коротко сказал пароход кому-то и отвалил на середину Иртыша.
— Вам не нравится стихи слушать? — спросила девочка, стоя рядом.
— Почему? Мне просто надо посмотреть на этот пароход.
— Тогда я потом еще раз прочитаю вам это стихотворение.
Пароход, низкий, белый, развернулся и по синей пронзительной воде медленно пошел вверх. На пароходе играла музыка. А может быть, музыки и не было, только Еньке это казалось…
— Зачем вам нужно смотреть на этот пароход? — спросила девочка.
— Анисья Викторовна уезжает.
— А кто это?
— Учительница у нас была. Она утром сегодня прощаться приходила.
— А, это которая с гитарой? И девушка еще с ней поехала. Это ее дочь?
— Это Наташа. Она никуда не поехала. Она провожать пошла.
— У меня было такое впечатление, — задумалась девочка, — что она тоже уезжает. Она все плакала, оглядывалась. А потом издали махала вам рукой. Она, наверное, ваша невеста. И все-таки уехала.
— Некуда ей ехать. Ей учиться надо, — сказал Енька и отошел от забора.
— Пойдемте опять на лавку. И я вам почитаю стихи. Ну, пожалуйста, — сказала девочка.
Девочка прочитала прежнее стихотворение о струнах и о том, как издали ветер приносит чьи-то звучные песни. Девочка ждала, что скажет Енька. Но Енька молчал.
— Не нравится вам? — наконец спросила девочка.
— Нет, почему же? Нравится, но я не знаю — о чем оно. Вроде как ни о чем.
— Как же! — девочка оживилась. — Вот представьте: ушел пароход, и везде, видите, по всему саду и над рекой, дует ветер; а ваша учительница села и положила рядом гитару; тогда ваша Наташа взяла гитару, играет на ней; а ветер дует оттуда, и вы слышите, как она играет. Она для вас играет, она ведь вам невеста.
— Не умеет она играть на гитаре, — сказал Енька и представил, как сидит, играя на гитаре, Анисья Викторовна, заложила ногу на ногу и поет.
А ветер над Иртышом дует, а пароход уходит, а Наташа стоит на пристани и смотрит вслед.
— Что бы вам такое прочитать, чтобы вам понравилось, — задумалась девочка. — Это? Это? Нет, вот что. Слушайте. Только не перебивайте меня, я этого не люблю.
Клубятся тучи, мглея в блеске алом,
опять росой обласканы поля,
в последний раз за дальним перевалом
пропал ямщик, звеня и не пыля.
Из окна больницы сестра кликнула всех, кто в саду, обедать.
— Нравится? — спросила девочка.
— Нравится, — сказал Енька.
— Вот и хорошо, — обрадовалась девочка. — А теперь пойдемте есть картофельный суп и картофельные котлеты. Я никак никогда не могу насытиться. Хотя сегодня есть мне совсем не хочется.
Они встали с лавочки и отправились есть картофельный суп и картофельные котлеты в двухэтажной кирпичной больнице.
Вскоре после обеда девочка заглянула в окно, отыскала Еньку глазами и взглядом позвала к подоконнику.
— Ко мне пришла мама, — сказала девочка. — Я хочу вас с ней познакомить. Она очень хороший человек.
Мать подала Еньке мягкую приветливую ладонь и сказала:
— Александра Владимировна. Мне дочь только и знает что рассказывает про вас.
