Бернгард Гржимек - Наши братья меньшие
Сколь незаметные, ну абсолютно незримые сигналы способны улавливать собаки, показывает следующий опыт. Штрупкин хозяин высказал даже подозрение, что между ним и собакой все же явно существует своеобразная передача мыслей на расстоянии. Дело в том, что Штрупка часто выполняет команды, которые господин Пильц вовсе еще не давал, а только намеревался дать. Он лишь сосредоточенно думал о них и собирался в следующий момент дать знак собаке. Между прочим, известный дрессировщик тигров Тогар наблюдал нечто похожее у своих тигров и тоже верил в некую передачу мыслей. Но мне кажется, что говорить о явной передаче мыслей на расстоянии можно лишь в том случае, когда человека и животное разделяет, к примеру, целая анфилада комнат, когда они полностью изолированы друг от друга и исключена всякая возможность улавливания сигналов при помощи слуха или мимики. Как часто ведь кто-то подергивает или кривит губы или сжимает пальцы, прежде чем высказать что-то словами! А животное, зорко следящее за своим учителем и все равно настороженно ожидающее команды, согласует свои действия с такими вот «предкомандами», о которых его учитель зачастую сам ничего не подозревает.
Я это проверил на собственном опыте, когда дрессировал своего ручного волка Чингиса (уже хорошо известного моим читателям). Я приучил его исполнять определенные действия в ответ на вспыхивание электролампочки. Но к моему величайшему удивлению, он вскоре стал исполнять требуемое и тогда, когда я только намеревался включить лампочку (выключатель я при этом держал в руке), но лампочка еще на вспыхивала! Тогда я понял, что волк ориентировался не на свет вспыхивающей лампы, а на еле заметное движение моего большого пальца, которым я нажимал на кнопку. Животные, живущие совместно со своим хозяином бок о бок долгие годы и ежедневно наблюдающие его привычки и исполняющие его команды, способны улавливать еще гораздо менее заметные постороннему глазу или слуху сигналы. Они ведь знают все повадки своего хозяина даже лучше, чем он сам. Но вернемся к нашему Штрупке.
Так отлично усвоила маленькая безродная псина уже через пару недель, а тем более через несколько месяцев, всю программу, что ее владелец решился выступить с ней на небольшой провинциальной эстраде в Гагене. Все шло как по маслу. Но на следующем представлении, в другом городе, старая собака, у которой Штрупка перенял свое искусство и которая прежде всегда присутствовала на всех репетициях, заболела и на сей раз отсутствовала. И что же? Малышка Штрупка лишь приоткрывала рот, но никакого лая за этим не следовало! Ну буквально ни звука! Весь номер насмарку! Скандал, да и только. Дрессировщику потом пришлось извиняться перед публикой, а после этого еще и перед разгневанным директором. Маленькую собачью барышню, сорвавшую весь номер, в течение двух недель вообще не выпускали на сцену, но спустя некоторое время она уже справилась со своим волнением перед публикой и больше уже никогда не подводила любимого хозяина.
Правда, иной раз, когда Штрупке приходится выступать в небольших ресторанчиках, ей бывает трудно оторваться от чем-либо заинтересовавших ее в публике людей. Так, даму, усевшуюся близ самой эстрады с меховой горжеткой на плечах, Штрупка долго облаивала, пока та не сняла и не спрятала подальше свое украшение. Мужчины, не снявшие во время представления с головы своих шляп, могут испортить этим весь «коленкор». Тут уж никакие уговоры и даже угрозы со стороны хозяина не помогают: шляпу долой, и все тут!
Когда я решил заснять на пленку их номер, то чуть ли не испортил все представление: маленькая, легко возбудимая «актриса» непрестанно косилась в мою сторону, преследуя глазами каждое мое движение; несколько арифметических задач из-за меня чуть было не были решены неверно!
Гулять по улице Штрупка может только на поводке, потому что она не ведает никакой опасности и не знает злых людей. Все норовят ее погладить и приласкать: одни потому, что действительно испытывают к ней теплые чувства, другие — восторгаясь ее известностью и удивляясь тому, что такая вот невзрачная лохматая собачонка кормит всю семью. Но дома Штрупка живет не как знаменитая «звезда», а как самая обыкновенная собака. Правда, во время обеда в ресторане я заметил, как самые лакомые кусочки незаметно исчезали с тарелки хозяина и отправлялись под стол. Но тем не менее избалованной маленькую знаменитость никак не назовешь. Любит она только вареное мясо, в то время как ее коллега, скотч-терьер, который выступает в другом — юмористическом — номере, ест исключительно только сырое.
Иной раз в уличной суете нечаянно можно наступить на ногу людям, перед которыми подобострастно снял бы шляпу, если бы знал, кто они такие. С тех пор как я в Цвингере познакомился со Штрупкой, я стал внимательней приглядываться к различным собачкам, которых по три, а то и по четыре сразу с важностью ведет на поводке их хозяин или садится с ними в купе первого класса, а то и перевозит с полным комфортом в особых утепленных ящиках. Может быть, они тоже вечером выступают где-нибудь в театре «Скала» или в Зимнем саду, где мы, платящие за концерт, представляем для них лишь самую обыкновенную, не стоящую внимания публику, лица которой едва различимы в полутьме зрительного зала…
Глава шестая
Про слонов
Вот они стоят, эти четыре колосса, словно серые, испещренные рубцами утесы посреди своего высокого бетонированного ангара, куда их поместили в Мюнхене на зимний постой. Зовут их Мони, Бетя, Менне и Лони. Мы подходим к самой крупной из слоних — Мони — и самой сообразительной из них, как нам сказали служители цирка, и высвобождаем ее переднюю и заднюю ноги из цепей. Мони провела двадцать пять лет своей жизни, а значит добрую половину ее, в цирке у Крона. К господину Алерсу, работающему здесь со слонами, она выказывает подчеркнутое расположение. Когда он с ней не слишком строг, она склоняет перед ним голову до самой земли, подставляет бока для почесывания, падает перед ним на колени, подтягивает его хоботом к себе или с высоко задранным хвостом надвигается на него задом, приседая на задние ноги… Она явно в него «втюрилась» и по-слоновьи с ним заигрывает. Для нее он некая замена слона-самца, что говорит о том, что не только мы склоны «очеловечивать» животных, но и животные в еще большей степени нас «оживотнивают».
Но сейчас Мони заигрывать не разрешено: она на учебе. Ей нужно научиться открывать хоботом крышку тяжелого деревянного ящика. Для этой цели мы на ее глазах прячем туда кусок хлеба, открываем и закрываем несколько раз крышку, но она не реагирует. Она отвлекается: то чешется плечом о стенку, то оглядывается по сторонам, а когда оставшиеся в своем стойле три остальных слона начинают громко трубить, она рвется к ним. Правда, интересуется она и хлебом, который мы все вновь и вновь вынимаем из ящика и протягиваем ей под самый хобот. Но заполучить его она хочет совсем другим, более подходящим ей путем (этого-то я никак не мог предусмотреть): слониха внезапно поднимает переднюю колонноподобную ногу и собирается просто-напросто растоптать дурацкий ящик! Тогда мы берем в руки ее хобот, подводим его под выступающий край крышки и вместе с хоботом поднимаем крышку кверху. К нашему большому удивлению, нам приходится проделать это всего один-единственный раз. Сразу же после этого Мони два раза подряд уже самостоятельно достает хлеб из ящика.
