Фарли Моуэт - Кит на заклание
Прямой противоположностью безмятежному приему, оказанному финвалам в Бюржо, был инцидент, который я примерно в это же время наблюдал в Сен-Пьере, столице и единственном порту французских островов Микелон и Сен-Пьер, лежащих в нескольких милях от южного побережья Ньюфаундленда. Большинство тамошних жителей — рыбаки, но сам город Сен-Пьер представляет собой скопление магазинов, туристских отелей, кемпингов, судоремонтных мастерских, и население его — в основном люди, воспитанные современным индустриализированным обществом.
Темной ночью в августе 1961 года моя шхуна стояла у подгнившего причала в Сен-Пьерской гавани. Около полуночи я поднялся на палубу, чтобы посидеть в тишине и спокойно выкурить трубку-другую. Но очень скоро тишину нарушил странный звук, похожий на чье-то шумное дыхание. Донесся он откуда-то снизу, совсем рядом. Я схватил фонарь и осветил им черную воду возле шхуны. По гладкой поверхности расходились большие круги. Я тщетно пытался объяснить себе природу этого явления, как вдруг немного в стороне снова раздались шумные вздохи. Переметнув луч фонаря, я успел заметить, как из маслянистой воды одна за другой поднялись гладкие черные спины, потом взметнулись фонтаны, и животные снова исчезли в глубине.
Оказывается, в загаженные воды внутренней гавани проникло стадо гринд. На это у них, очевидно, имелась особая причина, потому что ни одно здоровое животное не полезет в эту клоаку по доброй воле. Шкипер одного местного траулера рассказывал мне потом, что в тот день он видел небольшую группу косаток поблизости от начала фарватера. У людей этот вид китов приобрел дурную славу, не вполне, кстати, заслуженную; однако косатки, или, как их еще называют, киты-убийцы, действительно иногда нападают на молодых гринд, а в стаде, вошедшем в гавань Сен-Пьер, было несколько детенышей.
Когда я отправился спать, гринды все еще лениво кружили поблизости. Проснулся я поздно. Меня разбудил рев подвесных моторов, возбужденные крики и топот ног. Высунувшись из люка, я увидел на причалах и набережной столь многочисленную толпу, словно сюда явилась по меньшей мере половина мужского населения Сен-Пьера. В толпе было также немало женщин и детей.
Над гаванью лежал легкий туман. Сквозь него я увидел два летящих на полной скорости катера с непомерно мощными моторами. На носу одного из них стоял молодой человек с самодельным копьем — охотничьим ножом, привязанным к веслу. Во втором катере сидел парень, державший на коленях ружье. Обе лодки яростно преследовали стадо гринд, состоявшее примерно из пятнадцати взрослых животных и шести или семи детенышей.
Гринды были перепуганы до смерти. Стоило одной из них появиться на поверхности, как катера устремлялись прямо к ней, а стоявшие на берегу мужчины принимались палить по ней из ружей. Животные не успевали надышаться: едва сделав вдох, они вынуждены были снова погружаться. Детеныши, которым явно не хватало кислорода, то и дело задерживались на поверхности. Пользуясь этим, вооруженный копьем юноша старался подойти к ним вплотную и, когда ему это удавалось, резал им спины.
По грязной воде гавани расходились кровавые полосы. Было очевидно, что ни огнем из малокалиберных ружей, ни копьем охотникам не удастся перебить стадо; но это, кажется, и не являлось их целью. Я скоро понял, что они не охотятся, а просто развлекаются.
Я был вне себя от бешенства и отвращения, но ничего не мог сделать, чтобы прекратить кровопролитную забаву. На борт шхуны поднялся мой приятель, рыбак по имени Теофиль Дечевери, и я излил ему свои чувства. Он пожал плечами.
— Тот, что сидит в моторке с ружьем, — сын самого крупного в городе торговца, — сказал он. — А второй, с копьем, приехал из Франции и торчит здесь уже года два. Собирается пересечь Атлантику на плоту, но пока что не вылезает из пивных баров. Оба порядочные сволочи. Но не думайте, что у нас тут все такие. Сами видите — ни один рыбак в этой пакости не участвует.
Китам, конечно, от этого было не легче, но Дечевери говорил правду: рыбаки Сен-Пьера еще на рассвете ушли в море за треской. Когда к исходу дня нагруженные рыбой плоскодонки начали возвращаться в гавань, веселье было в самом разгаре. Все прогулочные катера Сен-Пьера включились в игру. Толпа на берегу стояла сплошной стеной, так что протолкнуться к воде было просто невозможно. Десятки людей пытались забраться ко мне на шхуну, чтобы любоваться спектаклем с палубы, и, когда я гневно гнал их прочь, отвечали насмешливой бранью. Десять часов подряд катера, сменяя друг друга, гоняли стадо по гавани. Группы вооруженных людей усеяли пирс у входа в гавань, и каждый раз, как гринды пытались вырваться на свободу, их встречал град пуль, в том числе и крупного калибра. Животные неизменно отступали и наконец оставили всякую надежду уйти в единственно доступное им убежище — открытое море.
К вечеру истекающие кровью гринды так вымотались, что стали выбираться на мелководье в глубине гавани; само по себе мелководье было для них опасно, но зато лодки там не могли вплотную приблизиться к животным. Гринды ложились на дно, сопя и задыхаясь, перекатывались с боку на бок, а отдохнув немного, снова уходили в глубину. Не раз проплывали они прямо у меня под килем, и я любовался их прекрасными телами... Владыки морей были совершенны в своей красоте. И угораздило же их оказаться во власти двуногих убийц!
С наступлением темноты участники травли решили, что на сегодня довольно, и объявили отбой; разошлась и честная публика. Я снова уселся на палубе, слушая странное, свистящее дыхание гринд. Я знал, что ожидает их на рассвете, и не мог заставить себя лечь спать. Наконец я отвязал свой ялик и поплыл в темноту затянутой туманом гавани. У меня была смутная надежда выгнать стадо в море прежде, чем новый день принесет им новые пытки.
Ялик был неустойчивый, точно скорлупка; двигаясь на нем сквозь густой туман и даже не зная, где сейчас находятся киты, я чувствовал себя весьма неуверенно. Нервы мои были напряжены. Гринды могли в любую секунду неожиданно появиться рядом; размеры их — самая крупная была длиной метров шесть, — признаться, пугали меня. Я вдруг остро почувствовал свою уязвимость: ведь я покинул надежную, привычную сушу и ступил на порог мира, мне совершенно чуждого. Я подумал — как, наверное, подумали бы на моем месте и многие другие, — что если гринды способны мстить, то месть их, конечно, обрушится на меня.
И вдруг, с такой внезапностью, что у меня замерло сердце, стадо всплыло прямо подо мной. Там, где только что погружалось мое весло, появился и выдохнул детеныш гринды, и от его движения ялик закачался на воде. Я должен был бы страшно испугаться — но этого не произошло. Наоборот, я сразу успокоился. И принялся тихонько уговаривать китов, внушая им, что они должны уйти в море. Плыли они очень медленно — по-видимому, они все еще были без сил — и оставались на поверхности или ненадолго погружались в воду, так что следовать за ними не составляло труда. Всплывая, киты окружали меня со всех сторон. Любому из них ничего не стоило опрокинуть мой ялик, но они к нему даже не прикасались. Меня охватила пронзительная жалость и одновременно — неописуемое отчаяние. Как мне спасти гринд от завтрашней пытки?
