Карл Гагенбек - О зверях и людях
Львы отгрызли ему один за другим три пальца, обрубки которых он украшал толстыми золотыми кольцами с большими драгоценными камнями. Это было, может быть, и не слишком красиво, но зато служило хорошей деловой рекламой. После двухлетнего турне по Италии, во время которого в Риме он был персонально отмечен итальянским королем Виктором-Эммануилом, Даггезелл пришел к нам, и я собрал ему целый зверинец. Он был очень смелый человек и в то же время умел забавлять зрителей всевозможными трюками. Однако в душе этой старой перелетной птицы дремал идеал мелкого буржуа современного большого города. Спустя восемь лет Даггезелл достиг своей цели, он стал богатым домовладельцем в Берлине и каждый вечер мог попивать винцо, а его осоловевшие собутыльники слушали с разинутыми ртами рассказы о приключениях укротителя львов. При этом обрубки пальцев и четыре глубоких шрама на голове, оставленные зубами тигра, производили именно тот эффект, который и подобало.
Вскоре после начала австро-прусской войны 1866 года я поехал во Франкфурт-на-Майне. Город был полон солдат, шума и возбуждения. Меня вызвали туда письмом из Зоологического общества, желавшего ликвидировать свой зоосад. И снова мой милый конкурент Джемрач из Лондона остался с носом, так как ему удалось добраться только до Кельна, потому что прямое сообщение между Кельном и Франкфуртом было прервано. Хотя и я тоже застрял в Кельне, однако сначала по железной дороге через Кобленц, затем пароходом и в экипаже, я все же достиг взбудораженного Франкфурта как раз в тот день, когда разыгралось знаменитое сражение у Ашаффенбурга. Тысячи ганноверских и баварских солдат проходили через город со своими пушками и обозами. В течение получаса я закончил во Франкфурте свои дела и вскоре находился уже на борту парохода, направляющегося в Кельн. То ли из-за контраста между картиной возбуждения во Франкфурте и тишиной, царившей на Рейне, а может быть и вследствие внутреннего удовлетворения от удачно завершенного дела, но первая поездка по Рейну оставила во мне впечатление лучшее, чем все другие поездки, которые я когда-либо совершал в своей жизни.
Слоны…
Спустя несколько дней я в сопровождении моего отца уже опять ехал в Вену, куда снова прибыл из Африки транспорт зверей, среди которых было семь слонов. Из-за военных действий пришлось сделать крюк через Франкфурт и Линц, так что мы попали в дунайскую столицу лишь через сорок часов. О мелких, хотя и интересных приключениях, без которых не обошлась и на этот раз перевозка зверей, но которые для меня являлись лишь побочными несущественными явлениями, я здесь рассказывать не стану. На обратном пути я заметил, что мои слоны страдают от колик. Я приказал в Нюрнберге отцепить вагон от поезда, так как одно из животных от слабости уже не могло стоять на ногах. Существует очень простое средство избавить слонов от этой болезни: поскольку колики большей частью вызываются недостатком движения, то лечить эту болезнь следует моционом. Я вывел семь своих африканцев на прогулку во двор вокзала и через два часа с удовлетворением заметил, что прогулка возымела свое благотворное действие. Когда мы снова погрузились в вагон, вдруг появился, весь багровый от ярости, начальник станции и поднял ужасный шум. И, должен сознаться, не без основания, так как слоны после себя оставили такие следы, которые должны были быть уничтожены при помощи метлы и мусорной лопатки. Я дал начальнику станции чаевых для его людей, и инцидент был исчерпан. Но на этом неприятности еще не кончились, худшее было впереди.
Не задолго от отхода поезда я отправился в город и купил там несколько бутылок рому и сахару. Из этого я сварил слонам крепкий грог — хорошее лекарство против колик. Оно, действительно произвело на слонов прекрасное действие, они шли в веселое настроение. Один из слонов, по-видимому, получил этого лекарства больше, чем нужно, так как начал делать разные глупости, боксировать со своими товарищами и сильно лягать их ногами. Этому буяну пришлось дать еще дополнительную порцию грогу, после чего он опьянел окончательно и повалился на солому. Он крепко проспал более шести часов. Вместе со сном прошло и опьянение.
Погрузка слонов на пароход
Четыре дня и четыре ночи мы добирались до нашей конечной станции — Харбурга. Отсюда животных на пароходе перевезли в Гамбург, где нас на набережной встречал мой приятель Райе. При выгрузке слонов он получил от одного африканца такой удар хоботом, что буквально проделал сальто-мортале в воздухе и, упав на землю, пролежал несколько минут без чувств. К счастью, он отделался только синяками, а слон остался, очень доволен результатами своего удара. Некоторые из этих слонов отправились за океан, в Америку, и были проданы там по 8500 долларов. Эта была самая высокая цена, которую до тех пор когда-либо платили за молодых слонов.
В 1867 году я снова получил два больших транспорта с африканскими зверями из Судана, служившего в течение многих лет самым крупным поставщиком животных для Европы. В составе первого транспорта было пять жирафов и один слон, которых привез из Египта немецкий купец Бернард Кон, баварец по происхождению. В своих поездках по торговым делам он кое-что слышал о Казанове и Гагенбеке, и это навело его на мысль самому собрать и привезти животных в Европу.
О них он дал мне телеграмму из Триеста. Жирафы были как раз те животные, которые были мне тогда нужны. Большие затруднения вызвала доставка этих животных с парохода на вокзал. Каждого жирафа должны были вести два человека. Слона повел я сам. Едва отперли двери конюшни, где находились животные, как все жирафы вместе со своими проводниками сорвались с места и помчались галопом по улице. Я передал Кону слона, позвал своих людей на помощь, и нам удалось ценой больших усилий в конце концов загнать длинноногих в вагоны.
Умудренный опытом, я по прибытии на Берлинский вокзал в Гамбурге приставил к каждому жирафу по три проводника, которые и доставили животных к их стойлам. Второй караван того же года отличался массой несчастных случаев, ибо беда никогда не приходит одна. Когда на рейде в Триесте показался пароход с нашими зверями, я и сопровождавший меня отец с ужасом увидели, что на пароходе поднят карантинный флаг. В Египте свирепствовала холера. Никто не имел права подняться на борт парохода. В довершение несчастья отец заболел дизентерией. Уже спустя четыре дня после начала болезни он страшно ослаб. Я пришел в полное отчаяние, когда отец позвал меня и начал со мною в некотором роде прощаться. С записной книжкой в руках он отдавал мне распоряжения относительно дел в Гамбурге, давал полезные советы на будущее и, наконец, сказал, что он уже не верит, что ему снова придется увидеть родину. С тяжелым сердцем вышел я в этот день на работу, но делать было нечего, требовалось срочно отправить на вокзал и погрузить в вагоны весь транспорт зверей, который состоял из тринадцати слонов, двух жирафов, тринадцати антилоп и газелей, пяти леопардов, тринадцати страусов и большого числа ящиков и клеток с пантерами, гиенами, обезьянами и птицами. По совету врача отец уехал в Вену. Не без обычных приключений тронулся, наконец, наш специальный поезд в путь. Дорогой одна антилопа выскочила из вагона и осталась лежать на полотне с переломанным позвоночником. Один страус сломал ногу, и его пришлось прикончить. Маленький слоненок сильно пострадал от ушиба, причиненного ему большим собратом.
