Владимир Бабенко - Лягушка на стене
— А говорили, что у него никакого оружия нет, — шепнул мне Коля, ставя рядом с мечом свой бокфлинт. — Зачем он ему? От волков отбиваться, что ли?
Вид зазубренного, но не ржавого клинка, до блеска затертой рукоятки свидетельствовал о том, что инструмент часто бывает в деле. Мне на ум пришла мысль, что хозяин аккуратного домика кроме игры на скрипке имеет и еще одно хобби. Например, рубит головы случайным гостям.
Мы прошли в небольшую чистую комнату с недавно беленными стенами и потолком. На старом комоде лежал закрытый футляр скрипки, в углу стояла заправленная шерстяным одеялом кровать. От массивной, кубически располагавшейся на полу маячной батареи тянулись проводки к висевшей под потолком автомобильной лампочке. На столе лежала Библия, на подставке стояла фотография. Я пригляделся — это был портрет генерала Брусилова.
— Садитесь, господа орнитологи, — сказал Алексей Алексеевич. — Так чем могу служить?
Мы присели.
— Говорят, у вас на озере сухоносы живут, — сразу начал разговор Коля о своих любимых гусях.
Пепельно-серая кошка неторопливо подошла к отшельнику и стала тереться о его ноги.
— Не знаю, кого вы имеете в виду, — отвечал Алексей Алексеевич. — Орланы здесь гнездятся. А на Глухой протоке гуси селятся.
— Так это, наверно, и есть сухоносы, — заволновался Коля.
— Не знаю, не знаю, как они называются, видел только, что клюв у них черный и шея сзади темная, а спереди светлая.
— Сухоносы, — обрадовался Коля. — А где эта протока, мы бы хотели сами на них посмотреть. Нет, нет, мы их стрелять не будем, ведь они краснокнижные.
— Одну минуточку. — Хозяин достал школьную тетрадь. — Я сейчас вам все подробно изображу.
Коля протянул ему свою шариковую ручку.
— Благодарствую, не пользуюсь, — вежливо отказался Алексей Алексеевич и достал из стола чернильницу и ручку со стальным пером.
— Это озеро, — начал отшельник, и перо плавной линией очертило контуры водоема. — Это мое жилище. — На берегу он несколькими точными движениями обозначил свой домик. — Вот так вы добирались до озера. — И извилистая протока зазмеилась от реки. — Тут старый лагерь. — Появилась наклоненная вышка. — А вот это Глухая протока, где я видел гусей. — На линии возникли силуэты птиц.
Алексей Алексеевич закончил рисунок и под каждым изображением сделал для большей ясности надписи.
Мы с Колей зачарованно смотрели на прекрасно выполненный чертеж, а особенно на почерк отшельника. Каждую деталь своего рисунка он сопроводил таким красивым полууставом, которым не стыдно было писать челобитную царю.
Коля сказал ему об этом.
— Гимназия, знаете ли, многое дает, — произнес каллиграфист. — Нет, не прав был Антон Павлович, когда в своих рассказах ругал гимназию. Вот ваши гуси здесь и живут, — возвратился Алексей Алексеевич к началу разговора. — Как, вы сказали, они называются?
— Сухоносы, — повторил Коля, любуясь чудесным почерком. — Цигнопсис цигноидес.
— Странное название, — сказал Алексей Алексеевич. — По-моему, они совсем на лебедей не похожи. Ведь «цигнус» в переводе с латинского означает «лебедь». Ну да ладно. В конечном счете это право первоописателя, какое имя этому виду присвоить.
— Мы пойдем, — сказал Коля. Академичность обстановки его явно угнетала. — Посмотрим гусей.
— Извольте, — не удерживал нас хозяин, беря кошку на руки.
Мы встали, я взял со стола план озера, а Коля, когда проходил через прихожую, — свое ружье.
— Нет, это не мое оружие, я здесь никого не боюсь, — сказал Алексей Алексеевич, заметив, что мой взгляд задержался на стальном клинке, прислоненном к стене. — Это смотрители водомерного поста забыли, когда мне в последний раз продукты привозили. Они вот такими штуками — в мое время они в Новом Свете назывались, по-моему, мачете — просеки под телефонными линиями поддерживают, кусты вырубают.
Мы вышли на крыльцо. Озеро, все в желтых и белых цветах, лежало перед нами. Над водой, сверкая огромным желтым клювом, проплыл орлан. На темных крыльях птицы виднелись широкие белые «погоны». От этих полос возникала иллюзия, что крылья этого хищника неестественно вывернуты вперед. Сзади нас, от леса, раздался конский топот и металлическое бряканье. Мы с Колей оглянулись. Прямо к домику с лихим ямщицким перезвоном мчалась знакомая лосиха. Я заметил, как рука моего товарища, вероятно вспомнившего рыбинспектора, заскользила по рукоятке ружья.
— Сиротка! — ласково улыбнулся Алексей Алексеевич затормозившему возле нас зверю.
Лосиха подошла вплотную и обнюхала протянутую отшельником руку. На шее животного был широкий брезентовый ошейник, на котором болтался колокольчик, изготовленный из поршня автомобильного мотора.
— Я ее в лесу нашел, — пояснил Алексей Алексеевич, — малышкой. Ее мать кто-то убил. Поэтому и имя у нее такое — Сиротка. Пришлось мне ее приютить. А чтобы Сиротку никто не застрелил, я ей вот такой колокольчик сделал. — И он тронул поршень. — Но здесь никого постороннего не бывает, — улыбнувшись, продолжил старик, — только знакомые. И они, кстати, напрямик через озеро не плавают, а на оморочках вдоль самого берега пробираются. И вы так попробуйте, там водорослей нет. Прощайте!
Мы с Колей, сверяясь с каллиграфическим планом, добрались до Глухой протоки. Гуси заметили яркий «Мистраль» раньше, чем мы их. Нам лишь издали удалось рассмотреть в бинокли, как два выводка сухоносов быстро подплыли к берегу и, пробежав с десяток метров по отмели, скрылись в прибрежной траве. Но Коля все равно был доволен: озеро отшельника было новым, ранее неизвестным местом, где встречались эти исчезающие птицы.
Специалист по пластинчатоклювым завел мотор, и «Мистраль» медленно, на малом газу двинулся вдоль берега к далекой вышке, туда, где был выход из озера.
Через два часа мы снова заскользили вниз по реке. Мы приближались к устью, и признаков цивилизации становилось все больше. По берегам реки попадались не только зимовья, поселения староверов или водомерные посты, но даже поселки с магазинами, в которых мы покупали продукты.
Наше прибытие в очередной центр цивилизации — в заказник — сопровождалось небывалой жарой. Кордон заказника был небольшим, всего три дома покинутой деревни, в которой теперь и обитали егеря. После недолгих переговоров, сопровождавшихся демонстрацией командировок, нам показали место коновязи для лодки и пустой дом, где мы могли бы поселиться. Изба для гостей была хотя и чистым, но довольно безликим жилищем. Ее обыденность несколько скрашивал вход через окно (дверь почему-то была намертво заколочена), росший у входа огромный куст сладкой, с обертоном хинной горечи жимолости и полиэтиленовой пленкой, заменяющей стекла, отчего внутри дома даже в яркий солнечный день казалось, что на улице пасмурно.
