Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Саскуиханны
Индеец, на чьем лице были по-прежнему написаны уныние и стыд, слушал речь судьи со все возрастающим интересом. Постепенно он подошел почти вплотную к собеседникам, и, когда его зоркий взгляд уловил нерешительность в глазах молодого охотника, он гордо расправил согбенные стыдом плечи и, с прежним достоинством шагнув вперед, сказал:
— Выслушайте своего отца, слова его мудры. Пусть Молодой Орел и Великий Вождь, Владеющий Землями, едят у одного костра; пусть они без боязни спят рядом. Дети Микуона не любят крови; они справедливы и поступают правильно. Солнце должно встать и зайти много раз, прежде чем люди станут единой семьей, на это нужен не один день, но много зим. Минги и делавары — прирожденные враги, их кровь никогда не смешается в жилах одного человека, она никогда не потечет одной струей на поле битвы. Но откуда вражда брата Микуона и Молодого Орла? Они одного племени, у них одни предки. Научись ждать, сын мой. Ты делавар, а индейский воин умеет быть терпеливым.
Эта образная речь, казалось, произвела на молодого человека большое впечатление, и, уступая настояниям Мармадьюка, он в конце концов дал свое согласие. Однако он поставил при этом условие, что если какая-нибудь из сторон захочет расторгнуть договор, она будет вправе сделать это немедленно. Странное и плохо скрываемое нежелание юноши принять место, о котором человек его положения при обычных обстоятельствах мог бы только мечтать, немало удивило тех, кто не знал его близко, и произвело на них неблагоприятное впечатление. Когда беседующие разошлись, они, естественно, принялись обсуждать недавний разговор, и мы не преминем сообщить эти беседы читателю, начав с той, которую, неторопливо возвращаясь домой, вели между собой судья, его дочь и Ричард.
— Уговаривая этого непонятного юношу, — заметил Мармадьюк, — я поистине не отступал от заповеди спасителя нашего — "любите обижающих вас". Не понимаю, что в моем доме может испугать молодого человека его лет. Уж не твое ли это присутствие и красота, Бесс?
— Нет, нет, — простодушно ответил Ричард, — кузина Бесс тут ни при чем. Ты можешь назвать мне хоть одного метиса, Дьюк, которому была бы по вкусу цивилизованная жизнь? Если уж на то пошло, они в этом отношении куда хуже чистокровных индейцев. Ты заметила, Элизабет, как он выворачивает ноги внутрь носками и какие дикие у него глаза?
— Я не обратила внимания ни на его глаза, ни на его ноги, хотя думаю, что более смиренная поза была бы для него уместнее. Милый отец, вы проявили истинно христианское терпение. Меня же его надменность возмутила задолго до того, как он изволил согласиться. Ничего не скажешь, это для нас великая честь! Какую парадную комнату прикажете отвести ему, сударь, и с кем будет он вкушать свой нектар и амброзию?..
— С Бенджаменом и Добродетелью, — перебил ее мистер Джонс. — Неужели у тебя хватит духу кормить этого малого с неграми? Конечно, он наполовину индеец, но ведь туземцы презирают негров. Нет, нет, он скорее умрет с голоду, чем сядет за один стол с чернокожими!
— Я буду рад, Дик, если он согласится обедать с нами, — ответил Мармадьюк. — Даже то, что предлагаешь ты, для него, конечно, унизительно.
— Так, значит, сударь, — сказала Элизабет, делая вид, что подчиняется желанию отца против воли, — вам угодно, чтобы с ним обращались, как с человеком благородного происхождения.
— Разумеется! Ведь на это ему дает право его должность. И мы будем обращаться с ним так до тех пор, пока он не докажет, что не достоин этого.
— Увидишь, Дьюк, — воскликнул шериф, — тебе не удастся сделать из него благородного джентльмена. Ведь старая пословица говорит, что "нужны три поколения, чтобы получился джентльмен". Вот, скажем, моего отца все знали, мой дед был доктором медицины, а его отец — доктором богословия, а его отец приехал из Англии; мне, правда, не удалось точно установить его происхождение, но он был не то богатым лондонским купцом, не то известным провинциальным законоведом, не то младшим сыном епископа.
— Вот пример истинно американской генеалогии, — смеясь, сказал Мармадьюк. — Все идет тихо-мирно, пока не переберешься за океан, но там все скрывается во мраке неизвестности, и, значит, сразу же начинаются всяческие преувеличения. Итак, ты убежден. Дик, что твой английский предок был знаменитостью, чем бы он ни занимался?
— Конечно, — ответил Ричард. — Моя старая тетка только и делала, что рассказывала о нем. Мы принадлежим к славному роду, судья Темпл, и никто из нас не занимал иных должностей, кроме самых почетных.
— Я дивлюсь только, что тебя удовлетворяет столь скромное положение твоего рода в старые времена, Дик. Большинство американских искателей знатности начинают свою родословную, как детскую сказку: с трех братьев. И обязательно делают одного из них родоначальником какой-нибудь знатнейшей фамилии нашего времени. Но здесь все люди равны, если только они умеют прилично вести себя в обществе, и Оливер Эдвардс в моем доме будет равен верховному шерифу и судье.
— Что ж, Дьюк, на мой взгляд, это уже какой-то демократизм, а не республиканизм. Однако я молчу. Только пусть он держится в рамках закона, или я докажу ему, что свобода даже в этой стране имеет разумные пределы.
— Ну, Дик, надеюсь, ты не будешь казнить, прежде чем я вынесу приговор! Но что скажет о новом обитателе нашего дома Бесс? В таком деле главное слово должно все-таки принадлежать дамам.
— Ах, сударь, — ответила Элизабет, — боюсь, что в этом отношении я похожа на некоего судью Темпла и нелегко меняю свои мнения. Но если говорить серьезно, то, хотя я думаю, что приглашение в дом полудикаря — событие из ряда вон выходящее, тем не менее всякий человек, которого приведете в наш дом вы, может рассчитывать на вежливый прием с моей стороны.
Судья ласково погладил нежную ручку, лежавшую на его руке, а Ричард со своим обычным многословием продолжал сыпать неясные намеки и предупреждения.
Тем временем обитатели леса — ибо три охотника, несмотря на все различие между ними, вполне заслуживали это общее название — молча шли вдоль окраины поселка. И, лишь когда они достигли озера и направились по льду к утесу, под которым ютилась их хижина, молодой человек внезапно воскликнул:
— Кто бы мог это предвидеть месяц назад! Я согласился служить у Мармадьюка Темпла, поселиться в доме злейшего врага моего рода! Но что же мне оставалось делать? Однако служба моя будет недолгой, и, когда исчезнет причина, принудившая меня дать согласие, я уйду из этого дома и отрясу со своих ног его прах.
— Разве он минг, что ты зовешь его врагом? — сказал индеец. — Делаварский воин терпеливо ждет воли Великого Духа. Он не женщина, чтобы плакать, как малый ребенок.
