Джеймс Купер - Пионеры, или У истоков Саскуиханны
— Это все ее упрямство, Дьюк! — воскликнул шериф (упущенная возможность первым поздравить судью с праздником огорчила его куда больше, чем иного человека настоящая беда). — И должен сказать, я знаю, от кого она его унаследовала. Я повел ее посмотреть нововведения, но, чуть раздался первый выстрел, она со всех ног бросилась сюда, словно воспитывалась не в самом лучшем пансионе, а в казарме. Я глубоко убежден, судья Темпл, что такие опасные развлечения следует запретить. Впрочем, я почти уверен, что они уже запрещены законом.
— Что ж, сударь, вы теперь здешний шериф, и ваша обязанность — выяснить, так это или нет, — с улыбкой сказал Мармадьюк. — Я замечаю, что Бесс уже выполнила мое поручение, и, надеюсь, новость эта была вам приятна.
Тут Ричард поглядел на пакет, который держал в руке, и воскликнул, совсем забыв о своей недавней досаде:
— Дьюк, дорогой мой кузен! Давай отойдем в сторонку, я хочу тебе кое-что сказать.
Мармадьюк послушно отошел с шерифом на соседнюю полянку, и последний продолжал:
— Во-первых, Дьюк, позволь поблагодарить тебя за твое дружеское ходатайство перед губернатором и парламентом штата — я хорошо знаю, что без такого ходатайства не были бы приняты во внимание даже самые высокие заслуги. Но мы ведь дети двух сестер, мы ведь двоюродные братья, и ты можешь всецело мной располагать, Дьюк. Всецело! И все же, по моему смиренному мнению, за молодым товарищем Кожаного Чулка следует приглядывать. Он что-то чересчур любит индюшатину.
— Предоставь его мне, Дик, — ответил судья, — и я отучу его от этой склонности, удовлетворив его аппетит. Однако мне нужно с ним поговорить. Вернемся же к остальным.
Глава XVIII
Бедняга! И родная мать
Его бы не могла узнать.
Нужды и голода печать
На лоб его легла.
Вальтер Скотт, "Мармион"Вернувшись на большую поляну, судья Темпл взял под руку свою дочь и направился к тому месту, где молодой охотник стоял, опершись на ружье и молча разглядывая мертвую птицу у своих ног. Присутствие девушки оказало немалое влияние на течение последующего разговора. Появление Мармадьюка не прервало состязания, и перед началом следующего тура в толпе завязался горячий спор относительно условий стрельбы по индейке, которая была, впрочем, гораздо хуже предыдущей. Таким образом, разговор, который мы приведем ниже, слышали только те, кого он касался, в том числе Кожаный Чулок и индеец, не покинувшие своего молодого товарища.
— Я причинил вам большой вред, мистер Эдвардс, — начал судья и тут же умолк, так как при этих словах молодой человек вздрогнул и переменился в лице; однако он ничего не сказал, взгляд его постепенно снова стал спокойным, и судья продолжал:
— К счастью, я располагаю возможностью в какой-то мере возместить вам причиненный мною ущерб. Мой родственник Ричард Джонс получил назначение на важный пост, и я буду теперь лишен его помощи, а мне как раз сейчас необходим человек, на которого я мог бы положиться. Ваши манеры, несмотря на вашу скромную одежду, говорят о том, что вы человек образованный, а твоя рана еще некоторое время будет мешать тебе добывать хлеб охотой (Мармадьюк начал волноваться и незаметно для себя стал обращаться к юноше на "ты", как это было принято между квакерами). Мои двери открыты для тебя, мой юный друг, ибо подозрительность не в обычае нашей молодой страны — слишком мало здесь соблазнов для алчности людей нечестных. Так согласись же стать хотя бы на время моим помощником и получать вознаграждение, соответствующее твоим обязанностям.
Ни в обращении судьи, ни в его предложении, казалось, не было ничего, что могло бы объяснить непонятную угрюмость, похожую даже на отвращение, с какой юноша слушал его речь; однако, сделав большое усилие, он взял себя в руки и ответил:
— Я пошел бы на службу к вам, сэр, или к любому другому человеку, чтобы снискать себе пропитание честным трудом, — я не скрываю свою нужду, я даже беднее, чем это может показаться на первый взгляд. Однако я опасаюсь, что такие обязанности помешают мне в более важном деле, и поэтому я не могу принять ваше предложение и, как прежде, буду добывать себе пропитание ружьем.
Тут Ричард не замедлил прошептать Элизабет, которая стояла несколько в стороне:
— В этом, кузиночка, проявляется естественная неохота метиса отказаться от дикарских привычек. Насколько мне известно, ничто не может побороть в них любовь к бродячей жизни.
— Это опасная жизнь, — сказал Мармадьюк, хотя он не слышал замечания шерифа, — и она грозит несчастьями куда более серьезными, чем твоя рана. Поверь мне, друг мой, я опытней тебя и хорошо знаю, что жалкая жизнь охотника оставляет без удовлетворения многие его телесные нужды, не говоря уж о духовных.
— Нет, нет судья, — вмешался Кожаный Чулок, на которого Мармадьюк до сих пор не обращал внимания, а может быть, и вообще не заметил. — Забирайте его к себе в дом, и на здоровье, да только обманывать его не надо. Я вот прожил в лесах сорок долгих лет и, бывало, по пять лет подряд не видел там никаких просек, разве только проложенные бурей. А где вы еще найдете человека, который на шестьдесят восьмом году жизни так легко добывал бы свой хлеб, несмотря на все ваши вырубки и охотничьи законы? Ну, а в честности и в справедливости я потягаюсь с самым громкоголосым проповедником на всем вашем "патенте".
— Ну, ты исключение, Кожаный Чулок, — возразил судья, добродушно кивнув охотнику. — Ты ведь не злоупотребляешь спиртными напитками, что в вашем сословии редкость, и крепок не по годам. Но будет жаль, если этот юноша бесплодно загубит свои таланты в лесу. Прошу тебя, друг мой, поселись под моим кровом, хотя бы на тот срок, пока не заживет твоя рука. Моя дочь, хозяйка моего дома, скажет тебе, что ты будешь в нем жеванным гостем.
— Конечно, — произнесла Элизабет с некоторой сдержанностью, приличествующей девушке. — Попавший в беду человек всегда будет для нас желанным гостем, особенно если мы сами виновны в его несчастье.
— Да, — сказал Ричард, — а если любите индюшатину, молодой человек, то на нашем птичьем дворе индюшек много, и одна лучше другой, уж вы мне поверьте.
Получив такую удачную поддержку, Мармадьюк удвоил свою настойчивость. Он обстоятельно объяснил, в чем будут заключаться обязанности его помощника, назвал цифру вознаграждения и вообще не упустил ни одной из тех подробностей, которым деловые люди придают значение. Юноша слушал его в сильном волнении. Лицо его ясно отражало борьбу чувств: то казалось, что он с радостью готов дать свое согласие, то снова непонятное отвращение омрачало его черты, словно черная туча, заслоняющая полуденное солнце.
