Карл Май - На Диком Западе
Табун находился в милях четырех, и надо было обладать поразительной остротой зрения, свойственной индейцам и охотникам, чтобы рассмотреть его с этого расстояния.
— Табун большой, — заметил Виннету.
— Виннету думает, что нам не удастся захватить его цепью? — спросил Разящая Рука.
— Мы можем воспользоваться Скалой Уединения! — произнес Виннету.
Разящая Рука тотчас понял, на что намекал Виннету. Оставив на месте трех всадников, он с остальными двинулся в обход и через час езды был позади скалы, скрытой от глаз табуна.
Между тем трое оставшихся охотников, выждав время, разделились и, образовав полукруг, стали подбираться к табуну так, чтобы, спугнув его, направить к скале.
Лошади, с подветренной стороны, долгое время не замечали приближения людей. Когда же те с громкими криками устремились вперед, мустанги шарахнулись и, направляемые с разных сторон охотниками, бросились в сторону скалы, за которой скрывалась другая партия под начальством Разящей Руки.
Как только мустанги поравнялись со скалой, охотники с лассо бросились им наперерез. Испуганные лошади, обгоняя друг друга, неслись по равнине, преследуемые охотниками. Главная задача охотников состояла в том, чтобы отбить от стада мустангов и переловить их поодиночке. За каждой отбитой от табуна лошадью гнались два охотника, из которых один мчался за ней, а второй старался заехать ей наперерез.
Тщетно дикий конь старался скрыться от преследователей: куда бы он ни направлялся — всюду встречал охотника, и ловко пущенное лассо наконец обвивалось вокруг его шеи.
Покрытый пеной, дрожащий, обессиленный и полузадушенный, он падал и становился пленником человека.
Через три часа охоты было переловлено около тридцати лошадей.
Теперь предстояла еще одна трудная задача — объездить диких животных и приручить их.
Необыкновенная привычка охотников и индейцев к верховой езде делала эту задачу сравнительно легкой: на связанного мустанга накладывалась уздечка из волос, всадник вспрыгивал на спину лошади, путы с нее сбрасывались. Освобожденная лошадь, почувствовав на своей спине непривычную тяжесть, сначала прилагала всевозможные усилия, чтобы ее сбросить.
Но всадник держался крепко; мустанг, чувствуя, что все его усилия бесполезны, закусывал удила и, обезумев от страха и злобы, бросался в бесконечную прерию.
После трех-четырех часов бешеной скачки он уже не сопротивлялся человеку и вполне подчинялся его воле.
Через день объезженные лошади были уже в лагере. Тогда на новую охоту выехало уже не двенадцать, а сорок человек, и уже через день весь отряд был снабжен великолепными лошадьми.
Соединенный отряд шошонов, апсароков, сиу и белых охотников заключил свои совместные действия общей охотой на бизонов.
После этой удачной охоты отряд разделился, и каждое из племен направилось к своей хижине.
Белых охотников Разящая Рука удержал при себе.
— Господа, — сказал он, — многие из нас скитаются по прерии, не имея определенной цели, подчиняясь лишь одному желанию — пользоваться раздольем пустыни. Но есть между нами и такие, которые ушли в пустыню не по своей воле — их отделили от людского общества несчастия, заставили удалиться в пустыню горе и человеческая несправедливость. Здесь, в жизни, полной тревог и лишений, они стремятся к тому, чтобы устроить свое счастье и, если возможно, возвратиться к людскому обществу, увидеть и облегчить участь дорогих для них людей…
Разящая Рука остановился, видимо, охваченный тяжелыми воспоминаниями.
Его слова произвели впечатление и на охотников; в их воображении встали картины давно забытой родины, лица близких людей.
— У нас не принято в прерии, — сказал старик Бауман, — спрашивать людей о их прошлом, но, действительно, многие из нас пришли сюда в силу особых несчастий, оторвавших их от человеческого общества, к числу таких людей принадлежу и я. Но я уже состарился в прерии, мне нет охоты на склоне лет менять свои привычки, я задохнусь в городе. Но у меня есть сын…
— Отец, — прервал его Мартин, — неужели ты думаешь, что я оставлю тебя? Я вырос в пустыне, сроднился с ней…
— Я знаю это, — сказал Бауман, бросая на сына взгляд, полный любви, — но я не могу допустить, чтобы ты всю жизнь провел вдали от людей. Я мучаюсь тем, что не могу дать тебе возможности получить образование, познакомиться с жизнью человеческого общества. Ты должен побывать в городах, учиться, узнать жизнь, и тогда выбирай, что больше придется тебе по душе — возвращайся ко мне или же оставайся там… Не спорь со мною — это необходимо для моего спокойствия. Иначе я не закрою спокойно глаза, когда придет мой час… — Бауман замолчал.
— Ваш отец говорит правду, — сказал Разящая Рука, — он не может принять на себя тяжелой ответственности, связанной с решением оставить вас навеки вдали от людей. Он прав, предоставляя вам самому решить этот вопрос. Но являться в город молодому юноше, не имеющему средств, значит сделаться жертвой борьбы за существование. Вам придется только мечтать об образовании, но не получить его, так как весь ваш труд и все ваши силы уйдут на добывание куска хлеба насущного — да и то будет хорошо, если вам удастся его добыть. Следовательно, прежде чем думать о возвращении в город, вам необходимо запастись этими средствами. Пока же, как я думаю, их у вас нет.
При этих словах Разящая Рука вопросительно взглянул на Баумана.
Старый охотник с грустью опустил голову.
— Все мое богатство, — сказал он, — заключается в нескольких медвежьих и бобровых шкурах, да необходимых принадлежностях охоты и домашнего хозяйства. Мысль о том, что я ничего не могу дать своему сыну, мучает меня и лишает покоя.
— Значит, я не ошибся, — заметил Разящая Рука, — думаю, что и кое-кто другой не прочь возвратиться в родные места, хотя бы для того, чтобы помочь близким людям.
При этих словах Толстый Джемми и Длинный Дэви покраснели.
— Но и для этого, — продолжал Разящая Рука, — тоже нужны средства — без них ничего нельзя сделать, нужны деньги…
Виннету, все время внимательно слушавший разговор, первый раз в жизни, вероятно, выдал свое волнение.
Он положил руку на плечо своего друга и сказал голосом, полным печали и тревоги:
— Разве великий охотник хочет покинуть своего брата? Он хочет оставить пустыню, в которой живет Великий Дух, и идти к лживым людям…
— Пусть не думает мой друг, — взволнованно отвечал охотник, — что я навсегда хочу его покинуть. Я возвращусь К нему, я люблю пустыню, где действительно человек бывает наедине с Великим Духом. Но я должен посетить места моей далекой, моей милой родины — там в ожидании меня томятся и страдают дорогие мне люди. Мой брат согласится со мной, когда он выслушает меня и узнает историю моей жизни. Я думаю, что и другие мои друзья не откажутся узнать, что привело меня в пустыню и почему я стремлюсь возможно скорее вернуться, хоть на время, на мою родину.
