Джеймс Купер - Зверобой, или Первая тропа войны
— Нет, вождь, нет, Расщепленный Дуб! — с живостью перебила Уа-та-Уа.
— Зверобой ничего не боится, и меньше всего он боится вороны. Развяжите его, разрежьте его путы, поставьте его лицом к лицу с этой каркающей птицей, тогда мы увидим, кто из них устал от жизни.
Уа-та-Уа рванулась вперед, чтобы освободить Зверобоя, но один пожилой воин остановил ее, повинуясь знаку Расщепленного Дуба. Вождь с подозрением следил за всеми движениями девушки, потому что, даже когда она говорила как нельзя более развязно, в ней чувствовалась какая-то неуверенность. Она чего-то ждала, и это не могло ускользнуть от внимательного наблюдателя. Она хорошо играла свою роль, но два или три старика сразу поняли, что она только играет. Итак, ее предложение развязать Зверобоя было отвергнуто, и опечаленную Уа-та-Уа оттащили от дерева в ту самую минуту, когда она уже начинала надеяться на успех. В это время ирокезы, сбившиеся было в беспорядочную толпу, снова расположились в порядке по кругу. Расщепленный Дуб объявил, что старики намерены возобновить пытку: отсрочка продолжалась слишком долго и не привела ни к каким результатам.
— Погоди, гурон! Погодите, вожди! — воскликнула Джудит, сама не понимая, что она говорит, и желая любым способом выиграть время. — Ради бога, еще только минуту!
Слова эти были прерваны другим, еще более необычайным происшествием. Какой-то молодой индеец одним прыжком прорвался сквозь ряды гуронов и выскочил на середину круга с величайшей уверенностью и отвагой, которая граничила почти с безумием. Пять или шесть часовых в различных отдаленных пунктах все еще наблюдали за озером, и Расщепленный Дуб в первую минуту подумал, что один из них прибежал с каким-то важным донесением. Движения незнакомца были так быстры, его боевой наряд, сводившийся, как у античной статуи, к простой повязке вокруг бедер, имел так мало внешних отличий, что сразу невозможно было понять, кто он: враг или друг. В три прыжка этот воин очутился рядом со Зверобоем и в мгновение ока перерезал стягивающие того веревки. Только после этого незнакомец повернулся, и изумленные гуроны увидели благородное лицо, стройное тело и орлиный взор юного воина в раскраске делаваров. В каждой руке он держал по карабину; приклады ружей покоились на земле, а с одного из них свисали патронная сумка и пороховница Зверобоя. Это был знаменитый карабин «оленебой». Смело и вызывающе глядя на толпу вокруг него, индеец вручил его законному владельцу. Присутствие двух вооруженных людей в их среде ошеломило гуронов. Их собственные ружья, незаряженные, валялись под деревьями, и они могли сейчас защищаться только ножами и томагавками. Однако они достаточно хорошо владели собой, чтобы не обнаружить страха. Казалось мало вероятным, чтобы с такими небольшими силами можно было отважиться напасть на такой сильный отряд. Гуроны ожидали, что за этой смелой выходкой последует какое-нибудь необычайное предложение. Незнакомец не обманул их ожиданий: он приготовился говорить.
— Гуроны, — сказал он, — земля очень обширна, Великие Озера тоже обширны; за ними достаточно простора для ирокезов; на этой стороне достаточно простора для делаваров. Я Чингачгук, сын Ункаса, родич Таменунда. Это моя невеста; этот бледнолицый — мой друг. На мое сердце легла тяжесть, когда я потерял его. Я последовал за ним в ваш лагерь поглядеть, чтобы с ним не случилось ничего худого. Все делаварские девушки поджидают Уа. Они дивятся, почему ее нет так долго. Позвольте распроститься с вами и идти нашей дорогой.
— Гуроны, это ваш смертельный враг, Великий Змей, которого вы ненавидите! — крикнул Терновый Шип. — Если он вырвется отсюда, кровью будет отмечен каждый след ваших мокасин отсюда до самой Канады. Я гурон и душой и телом.
С этими словами изменник метнул свой нож в обнаженную грудь делавара. Быстрым движением руки Уа-та-Уа, стоявшая рядом, отклонила удар, и опасное оружие вонзилось острием в ствол сосны. В следующий миг такое же оружие блеснуло в руке Змея и погрузилось в сердце предателя. Не прошло и минуты с тех пор, как Чингачгук ворвался в круг, и вот уже Терновый Шип, сраженный наповал, рухнул, как бревно. События следовали с такой невероятной быстротой, что гуроны еще не успели прийти в себя. Но гибель Тернового Шипа заставила их опомниться. Раздался боевой клич, и вся толпа пришла в движение. В этот миг из леса донеслись необыкновенные звуки; все гуроны — и мужчины и женщины — остановились, насторожив уши, с лицами полными ожидания. Звуки были мерные и тяжелые, как будто по земле молотили цепями. Что-то показалось между деревьями, и вскоре на опушке леса появился военный отряд, маршировавший ровным шагом. Солдаты шли в атаку, пурпур королевских мундиров алел среди ярко-зеленой листвы.
Трудно описать сцену, которая последовала за этим. Гуроны смешались в беспорядке. Паника и отчаяние овладели ими; лихорадочно пытались они как-нибудь спастись. Из глоток гуронов вырвался яростный вопль; ему ответило веселое «ура».
Ни один мушкет, ни одна винтовка еще не выстрелили, хотя твердый и мерный топот продолжался, и было видно, как перед шеренгой, насчитывавшей не меньше шестидесяти человек, сверкают штыки. Гуроны очутились в очень невыгодном положении: с трех сторон их окружала вода, а с четвертой путь к отступлению был отрезан грозным, хорошо обученным врагом. Воины бросились к своему оружию, и затем все находившиеся на мысу мужчины, женщины, дети — начали искать прикрытия.
Среди всеобщей отчаянной сумятицы только Зверобой сохранил хладнокровие и присутствие духа. Прежде всего он поспешил спрятать Джудит и Уа-та-Уа за древесными стволами и стал отыскивать Хетти, но ее увлекла за собой толпа гуронских женщин.
Потом охотник бросился к флангу отступающих гуронов, бежавших к южной оконечности мыса в надежде спастись по воде. Зверобой улучил минуту, когда два его недавних мучителя оказались на одной линии, и его карабин первый нарушил тишину этой ужасной сцепи. Пуля пронзила обоих. Это вызвало беглый огонь со стороны гуронов: в общем шуме раздался боевой клич Змея. Вышколенные солдаты не ответили на огонь гуронов. Один только выстрел раздался из рядов англичан: это выпалил Непоседа. Англичане двигались молча, если не считать короткой и быстрой команды и тяжелого, грозного топота марширующих войск. Затем послышались крики, стоны и проклятия, которыми обычно сопровождается штыковой бой. Это страшное, смертельное оружие пресытилось мщением. Разыгравшаяся здесь сцена принадлежала к числу тех, которые часто повторяются и в наши дни и во время которых ни возраст, ни пол не избавляют людей от дикой расправы.
