Гэри Дженнингс - Ацтек. Гроза надвигается
– Вот и прекрасно! – воскликнула она и радостно раскинула руки, собираясь меня обнять.
Я, однако, в ответ покачал головой, и улыбка девушки потускнела.
– Ты для меня настоящее сокровище, просто подарок судьбы, – промолвил я. – Но вот насчет меня этого сказать нельзя. – Цьянья хотела было что-то возразить, но я снова покачал головой. – Если ты выйдешь за меня замуж, то тебя отвергнут твои прекрасные соплеменники – народ Туч. Это немалая жертва.
– Поверишь ли ты, Цаа, если я скажу, что ты стоишь такой жертвы? – спросила она после недолгого размышления.
– Нет, – ответил я. – Мне лучше знать, чего я стою.
Девушка кивнула, как будто ожидала такого ответа.
– Тогда я могу сказать лишь одно: я люблю человека по имени Цаа Найацу больше, чем своих соплеменников.
– Но почему, Цьянья?
– Кажется, я полюбила тебя с тех пор, как... но давай не будем говорить о том, что было. Скажу лишь, что люблю тебя сегодня и буду любить завтра. Вчерашний день миновал, тогда как сегодняшний продолжается, а завтрашний еще может наступить. И в каждый из новых наступивших дней я буду повторять, что люблю тебя. Можешь ты поверить в это, Цаа? Можешь сказать мне в ответ то же самое?
Я улыбнулся ей.
– Могу и обязательно скажу. Я люблю тебя, Цьянья.
В ответ девушка тоже улыбнулась и не без лукавства заявила:
– Ах, Цаа, таков уж наш с тобой тонали, а от него, как известно, не уйдешь. Смотри! – И она жестом указала сначала на свою грудь, а потом на мою.
Когда мы с Цьяньей сблизились, краска, которой запятнал меня жрец, была еще влажной, и теперь у нас обоих красовалось на одежде по одинаковому пурпурному пятну – у нее на блузке и у меня на накидке.
Я рассмеялся, а потом не без раскаяния сказал:
– Надо же, Цьянья, я давно влюблен в тебя, а теперь даже собрался стать твоим мужем, но до сих пор не удосужился поинтересоваться, что же значит твое имя?
Когда девушка ответила, я сперва счел это шуткой и поверил ей лишь после пылких уверений.
Как вы, наверное, уже поняли, мои господа, имена, принятые у всех племен и народов нашей земли, обязательно обозначают какие-то понятия, подчас довольно сложные. Взять хотя бы мое собственное имя – Темная Туча – или любое из тех, что я уже упоминал, – Сама Утонченность, Пожиратель Крови, Дар Богов, Вооруженный Скорпион и так далее. Поэтому мне трудно было поверить, что девушка может носить имя, состоящее всего из одного, самого простого и распространенного слова – слова «всегда».
Именно это и обозначало имя моей возлюбленной. Цьянья. Всегда.
IHS S.C.C.M.
Его Священному Императорскому Католическому Величеству императору дону Карлосу, нашему королю и повелителю
Всемогущему и наиславнейшему предводителю нашему и монарху из города Мехико, столицы Новой Испании, в день Святого Проспера, в год от Рождества Христова одна тысяча пятьсот тридцатый, шлем мы наш нижайший поклон.
При сем, великий государь, прилагается, как обычно, запись последних словесных излияний пребывающего под нашим кровом ацтека, в коих, как уже повелось, мало vis[25], но избыток vomitus[26]. Из самого последнего письма Вашего Величества явствует, что наш, суверен все еще находит эту историю достаточно занимательной и заслуживающей того, чтобы пятеро добрых христиан продолжали день за днем не только выслушивать ее, но и записывать слово в слово. В связи с этим мы предполагаем, что Вашему Высокочтимому Величеству, возможно, будет небезынтересно узнать о благополучном возвращении миссионеров из ордена доминиканцев, коих мы направляли в южную область, именуемую Оаксака, для подтверждения или опровержения рассказа нашего ацтека о том, что тамошние индейцы издавна, хотя и под причудливым именем Всемогущее Дыхание, почитают Господа Нашего Вседержителя и, кроме того, используют крест в качестве священного символа.
Брат Бернардино Минайа и сопутствовавшие ему братья-миссионеры доложили, что они видели в этой местности множество на первый взгляд действительно христианских крестов – во всяком случае, крестов той формы, которые в геральдике называются croix botonee[27], – однако они не служат никакой религиозной цели, а представляют собой лишь знаки, коими, из сугубо практических соображений, отмечаются там источники пресной воды. Соответственно, викарий Вашего Величества склонен рассматривать эти кресты с августинианским скептицизмом. По нашему мнению, государь, сие есть не более чем проявление злокозненного коварства Врага Рода Человеческого. Очевидно, что, предвидя наше прибытие в Новую Испанию, дьявол поспешил обучить некоторое количество этих язычников нечестивому подобию христианских верований и обрядов, снабдив их псевдосвященными предметами в надежде запутать и ввести нас в заблуждение, когда мы явимся, дабы одарить сих дикарей светом Истинной Веры.
Кроме того, насколько смогли понять братья-доминиканцы, испытывавшие серьезные затруднения с тамошним языком, Всемогущим Дыханием индейцы именуют не Бога, а верховного чародея, или, как сказал бы наш хронист, жреца, властвующего над подземными криптами описанного в предыдущей части рассказа города Льиобаана, который считался у туземцев Святым Домом. Братья, предупрежденные нами о совершавшихся там многочисленных языческих погребениях и греховных жертвоприношениях – самоубийствах добровольцев, – заставили индейцев допустить их в подземелья.
Как Тесей, осмелившийся вступить в лабиринт Дедала, они разматывали позади себя нить, продвигаясь при свете факелов по извилистым туннелям через мрачные пещеры. Их преследовал зловонный запах разложившейся плоти; они ступали по костям бесчисленных скелетов. К сожалению и в отличие от Тесея, добрые братья скоро утратили мужество. Когда им стали встречаться гигантские, объевшиеся трупами крысы, змеи и прочие паразиты, их решимость сменилась ужасом и они устремились наружу едва ли не в беспорядочном бегстве.
Оказавшись наверху, братья, несмотря на все мольбы и стенания индейцев, повелели завалить и замуровать входы в туннели, дабы навсегда захлопнуть и скрыть от людских глаз эту, как выразился брат Бернардино, «заднюю дверь в Преисподнюю». Позволю себе заметить, что сие вполне оправданное деяние, кое следовало бы предпринять уже давно, напоминает нам о святой Екатерине Сиенской, молившейся о том, чтобы ее непорочное тело распростерлось над Бездной, дабы ни один из бедных грешников более не был туда низвергнут. Вместе с тем мы сожалеем о том, что, возможно, так никогда и не узнаем, сколько же там было в действительности этих подземных каверн, равно как и не доберемся до сокровищ, которые наверняка брали с собой в последний путь знатные язычники. Но пуще всего мы опасаемся, что это совершенное в порыве чувств действие доминиканцев едва ли способствовало укреплению доверия тамошних индейцев к нашей Святой Церкви, равно как и любви их к нам самим, несущим свет Христианства заблудшим душам.
Мало того, мы вынуждены с прискорбием сообщить Вашему Величеству, что и наши соотечественники испанцы также не испытывают к нам особой любви. Думаю, что служащие Королевского Совета по делам Индий уже не раз получали жалобы на наше «вмешательство в мирские дела». Господу ведомо, что жалобщики сии, в первую очередь землевладельцы, в имениях которых трудится значительное количество индейцев, обыгрывают наше имя, непочтительно именуя нас «епископ Сурриаго»[28]. А все лишь потому, государь, что мы осмелились осудить с кафедры бытующий в Новой Испании обычай непосильным трудом буквально доводить работающих у них индейцев до смерти. «Ну и что такого? – заявляют эти господа. – Ничего страшного: в здешних краях по-прежнему приходится по пятнадцать краснокожих на одного белого. Так почему бы не изменить это соотношение в нашу пользу, тем более если заодно несчастные туземцы еще и выполнят какую-нибудь полезную работу?»
Испанцы, придерживающиеся такой точки зрения, подводят под свои рассуждения религиозную основу, videlicet[29]: коль скоро мы, христиане, избавили этих дикарей от поклонения дьяволу и, следовательно, от неизбежной погибели и даровали им надежду на спасение души, то индейцы пребывают в вечном долгу перед своими избавителями. Капеллан Вашего Величества не может отрицать того, что в этом аргументе наличествует логика, но мы тем не менее полагаем, что долг индейцев перед нами отнюдь не включает обязанности умирать без надобности и по произволу (от побоев, клеймения, голода и тому подобного), а уж тем паче – обязанности умирать раньше, чем они будут крещены и полностью утвердятся в Истинной Вере.
