Николай Манвелов - Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству
Итак, кают–компания жила по правилам, которые в наши дни получили бы, наверное, название «кодекс корпоративного поведения». Ведь морское офицерство было самой настоящей корпорацией, ревниво хранившей традиции с Петровских времен, когда часть еще более древних обычаев «перекочевала» из иностранных флотов.
Если командира корабля можно было сравнить с конституционным монархом либо президентом, то старший офицер в кают–компании, как мы помним, являлся председателем парламента. Именно он председательствовал в корабельном Морском собрании и выступал от его имени.
Членами кают–компании были все офицеры, чиновники, а также морские врачи и священник, который в чине армейского капитана приравнивался к офицерам. В кают–компании забывались все деления на «белую» и «черную» кость, забывались даже «подколки» в отношении чиновников.
Командир в число членов сообщества не входил, и причина этого была очень простая. Как мы уже заметили, кают–компания была автономным институтом, причем в корабельной «общественной» жизни командиру не подчинялась — кают–компания и командирский салон в своих интересах вообще пересекались нечасто.
Во времена парусного флота в кругосветные плавания могли назначить несколько гардемаринов и штурманских кондукторов (старших кадет Штурманского училища в Кронштадте), поэтому им часто могли предложить столоваться в кают–компании. Но чаще всего они обитали в большой «гардемаринской» либо «кондукторской» каюте, где занимались и питались. Пища обычно была кают–компанейская, а обслуживалась гардемаринская каюта кают–компанейскими же вестовыми.
На уже знакомом нам корвете «Коршун» в гардемаринской каюте обитало восемь старших воспитанников кадетского корпуса — кадет Ашанин был назначен на корабль незадолго до выхода «в дальнюю», поэтому его пришлось поселить вместе со священником. Что же касается двух штурманских кондукторов, то они, судя по всему, жили в каюте, сходной с той, где жил их коллега из Морского корпуса вместе со священником.
В исключительных случаях кают–компания на своем заседании могла потребовать списания с корабля того или иного офицера за действия, позорящие русский военно–морской мундир.
Вот пример мичмана Федора Александровича Бухе, оказавшегося «не ко двору» в кают–компании эскадренного броненосца «Севастополь», отличившегося при защите Порт–Артура.
Бухе был произведен в мичмана в 1901 г. и до назначения в 1903 г. вахтенным офицером «Севастополя» успел послужить на балтийских транспортах «Секстан» и «Артельщик». На броненосце он дошел до должности младшего артиллерийского офицера, но тут началась Русско–японская война, поставившая на его карьере жирный крест.
Вот, что писал о Бухе его начальник, командир эскадренного броненосца «Севастополь» капитан 1–го ранга Николай Оттович фон Эссен:
«…Я им был очень недоволен, как весьма недобросовестным исполнителем и вообще бесполезным офицером на корабле. После боя 28 июля[231], когда потребовался судовой десант для отражения штурма[232], Бухе был послан полуротным командиром, но, находясь на позициях, в трудную минуту покинул полуроту и ушел в госпиталь, хотя и не был ранен. После этого случая кают–компания броненосца «Севастополь» не захотела иметь мичмана Бухе в своем составе, и более он на «Севастополь» не возвращался».
А вот отзыв другого офицера, участника обороны Порт–Артура — Михаила Владимировича Бубнова: «трусливый и вполне бездарный к морской службе офицер». Добавим: в 1906 г. Бухе был отправлен в отставку по требованию его бывших начальников по Порт–Артуру. Впрочем, в следующий чин лейтенанта его все–таки произвели.
Как мы помним, по старой традиции Русского флота члены кают–компании обращались друг к другу по имени–отчеству. Более того, предложение так себя титуловать мог сделать даже адмирал. Естественно, такое обращение практиковалось только во внеслужебное время, хотя случались и исключения из правил. Обращение же друг к другу по званию считалось солдафонством, присущим исключительно сухопутным войскам.
Вот как описывает разговор на этот счет между контр–адмиралом Иваном Андреевичем Кореневым[233] и гардемарином Владимиром Ашаниным писатель Константин Михайлович Станюкович:
«Адмирал слушал внимательно, но черед пять минут нетерпеливо заерзал плечами и проговорил:
— А знаете ли, что я вам скажу, любезный друг.
— Что, ваше превосходительство?
— Да называйте меня попросту по имени и отчеству, а то вы все: ваше превосходительство.
Слышите?
— Слушаю-с».
Как мы уже говорили выше, по традиции командир корабля не был членом кают–компании и мог попасть в ее стены только по приглашению старшего офицера, который выступал от имени всех членов сообщества. Если таких приглашений не было, либо они случались крайне редко, начальник отряда судов мог поднять вопрос об «отрешении» командира от должности из–за отсутствия должного контакта с подчиненными. По традиции командира всегда приглашали на воскресный обед.
По своей воле командир перешагивал комингс[234] кают–компании лишь в исключительных случаях — например, для проведения военного совета, который проводился исключительно в этом помещении. Был и другой вариант — для сообщения офицерам некоей важной новости — например, о рождении наследника престола либо объявления приказа о долгожданном возвращении из дальнего плавания на далекую Родину.
В чем же причина того, что главное лицо корабля исторически не входило в состав кают–компании?
Ответ довольно прост.
Кают–компания представляла собой замкнутую корпорацию в рамках корабля, куда допуск «чужим» был практически закрыт. Офицеры имели полное право критиковать командира (в границах, разрешенных уставом и старшим офицером), и никто не мог в этих пределах ограничивать это право.
Что же касается командира, то он в понимании этой корпорации офицером не был. Он был командиром, и этим было сказано все.
Добавим, что командир корабля не был даже «первым среди равных» — такими правами обладал все тот же старший офицер корабля. Но если сам старший офицер превращался в командира, то он и сам автоматически лишался права по своей воле появляться в кают–компании. Традиции Российского Императорского флота были незыблемыми.
Более сложным было положение в кают–компании адмирала и его штаба. С одной стороны, флагман был гостем на борту и имел полное право на почетное место в кают–компании. С другой стороны — он был обладателем собственного салона, и, следовательно, в состав кают–компании входить не мог и влияния на ее деятельность оказывать никакого права не имел. Поэтому в случае пребывания флагмана на корабле его взаимоотношения с кают–компанией обычно строились по типу командирских — приглашения на совместные обеды с офицерами, а в ответ приглашения на трапезу в адмиральский салон. Исключение было одно — наряду с «обычными» офицерами адмирал мог пригласить и очень часто приглашал командира корабля.
