Луи Жаколио - Грабители морей
Он стоял на лестнице и не входил.
Что побудило его сойти с корабля и вернуться в свой уединенный дом? Быть может, этому жестокому человеку хотелось полюбоваться на череп своего врага, обглоданный крысами? Быть может, ему хотелось послушать его предсмертные стоны?
В таком случае для чего же он в нерешимости остановился и не поднимается по лестнице? Неужели у него явилось предчувствие чего-нибудь дурного?
Он все стоял и, не двигаясь, прислушивался к тишине, которая казалась ему томительною.
Однако нельзя же было так оставаться. Нужно было идти или туда, или сюда. Самому Пеггаму показался, наконец, смешным этот беспричинный страх, и он крикнул громким, но слегка дрогнувшим голосом:
— Эй!.. Кто там есть?
Ответа, разумеется, не было.
Нотариус решительными шагами взошел по лестнице. Войдя в гостиную он в изумлении остановился, увидав открытую нишу, которую Перси позабыл закрыть.
«Кто-то здесь был! — подумал он. — Об этой нише я до сих пор и понятия не имел. Очевидно, сюда приходил кто-нибудь из моих домашних, потому что посторонний человек не стал бы тут прятать ничего».
Он возвысил голос, стараясь сделать его твердым, несмотря на свое внутреннее волнение, и сказал:
— Пусть тот, кто спрятался в доме, немедленно покажется мне на глаза. Только с этим условием я прощу ему дерзкую выходку. Прятаться от меня все равно бесполезно. Я обыщу весь дом, и тогда спрятавшийся пусть уж пеняет на себя самого, я поступлю с ним, как с вором, забравшимся ночью в чужое жилище.
Несмотря на эту угрозу, в доме по-прежнему все было тихо.
Пеггам почувствовал настоящий ужас, тем более, что и сам не мог объяснить себе его причину.
Его нервы, обыкновенно такие крепкие, совершенно отказались теперь повиноваться его воле. Он тщетно боролся с охватившим его страхом и не мог его побороть. Обыкновенно он был так бесстрашен, а теперь боялся… Чего же? Зажженной лампы?
В другое время он даже внимания не обратил бы на такие пустяки. Уже один тот факт, что дверь осталась запертою, успокоил бы его на этот счет совершенно. Он преспокойно решил бы, что сам забыл погасить лампу и не стал бы терять времени на бесполезные рассуждения с самим собою и с голыми стенами.
Но у бандита было чутье. Он инстинктивно чуял беду, хотя разум отказывался объяснять, в чем она заключается. Ему чудилось что-то особенное в этой глубокой тишине; ему казалось, что она как бы предостерегает его: Берегись! Он близко.
Кто же этот он? Он — это олицетворение всевозможных опасностей… Однако, не мог же Пеггам целый век стоять перед открытой нишей, ничего не предпринимая. Если в доме кто-нибудь есть, надобно отыскать его и узнать, что он там делает.
Пеггам направился к уборной. Эта комната была так мала, что обыскать ее было всего легче.
Если бы кто-нибудь видел, какими робкими шагами крался нотариус Пеггам, то ни за что не поверил бы, что этот человек наводит трепет на Англию и на всю приморскую Европу.
Он просунул голову в дверь и, не входя, заглянул в комнату.
Но этого было достаточно.
Волосы у него на голове встали дыбом, глаза остановились…
Страшный крик вырвался из его груди.
Перед ним стоял Перси с искривленным ртом, с растрепанными волосами, с горящими глазами. Перед ним стоял так жестоко изувеченный им человек…
Пеггам инстинктивно попятился. Перси пошел на него, вытянув вперед свои сильные костлявые руки.
Каждый раз, как нотариус делал шаг назад, Перси делал шаг вперед, не торопясь и будучи уверен в своем мщении.
Таким образом они дошли до дверей. Атаман «Грабителей» рассчитывал убежать, но для этого ему пришлось бы повернуться спиной к своему врагу. Перси, разумеется, этим воспользуется… Поэтому Пеггам миновал дверь, по-прежнему пятясь задом. Перси следовал за ним, временами открывая рот, чем как бы приглашая нотариуса полюбоваться на дело рук своих. При этом он щелкал зубами, как голодный зверь, увидавший добычу.
На этот раз Пеггам имел полное основание бояться: перед ним был не человек, а какое-то неразумное существо, позабывшее обо всем, кроме своей ненависти и жажды мести.
Если бы атаман «Грабителей» совершенно поддался чувству страха и пустился бежать, он непременно бы погиб. Но он сообразил, что его противник ослабел от потери крови и что он, Пеггам, наверное, с ним сладит.
В этом он, впрочем, ошибался, не зная, что кровотечение у Перси было не так сильно и что лихорадочное возбуждение придавало клерку еще больше физической силы.
Призвав на помощь всю свою энергию, Пеггам остановился. Он прислонился к стене, решившись принять борьбу.
Дорого дал бы он в эту минуту за то, чтобы иметь хоть какое-нибудь оружие… Но, к сожалению, он никогда не носил с собой даже ножа, так как привык руководить другими и не действовал сам.
Видя, что его противник принимает бой, Перси радостно сверкнул глазами и с хриплым криком бросился на Пеггама, чтобы схватить его, но тот ловко увернулся, и Перси едва не упал, потеряв равновесие. С ловкостью и проворством, которых трудно было ожидать в его возрасте, Пеггам схватил своего противника за волосы и повалил его на землю. В один миг бросился он на сраженного клерка, наступив ему коленом на грудь, и вскричал:
— Что, приятель? Видишь ты теперь, что Пеггам еще достаточно силен, чтобы постоять за себя?
Странное дело: лицо Перси не выражало ни малейшего испуга. Глаза его по-прежнему сверкали ненавистью. Он лежал спокойно и нисколько не сопротивлялся Пеггаму.
Нотариус ошибочно понял эту неподвижность врага и самоуверенно продолжал:
— Ну, я вижу теперь, что ты человек рассудительный и понимаешь бесполезность дальнейшей борьбы. Хорошо. Со своей стороны я тоже докажу тебе, что я вовсе не так зол, как ты, вероятно, думаешь.
Старый бандит был так напуган, что у него явилась несвойственная ему склонность к милосердию. Кроме того, у него мелькнула в голове одна новая мысль, побуждавшая его идти с Перси на мировую.
— Ты видишь, — продолжал он, — что мне ничего не стоит тебя задушить, как собаку…
До этого времени Пеггам держал Перси за обе руки. Теперь он выпустил его руки, чтобы схватить противника за горло…
Сейчас же ему пришлось раскаяться в этом, но было уже поздно.
Длинные цепкие руки Перси схватили нотариуса за волосы… Пеггам только и успел сделать то же самое со своим противником.
Держа друг друга за волосы, сражающиеся перевели дух. Впрочем, можно было с уверенностью сказать, что победа достанется сильнейшему — то есть Перси.
Пеггам это понял, и легкий трепет потряс все его тело. Он даже не мог надеяться на чью-нибудь помощь. На корабле не знали, куда он ушел, и кроме того он сам же строго запретил своим подчиненным отлучаться.
