Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут
— И никто из твоих задержанных так ни разу его и не опознал?
— Да его немногие знают в лицо. Во время акции он обязательно надвигает капюшон или натягивает шапку на глаза. Кроме того, он и раньше и сейчас вдохновляет своих присных на какую-то удивительную верность. Сама знаешь, у этих птенчиков свой кодекс чести, и те немногие, кто знает его, отказываются о нем говорить. Что, конечно, подпитывает легенду… Мы выяснили только, что он мадридец и жил какое-то время в районе Алюче. А установили мы это лишь благодаря тому, что единственный известный нам райтер, подписывающийся Крот75, — оттуда же и в ту пору занимался тем же самым.
Я показала на альбом:
— Это тот, с кем они работали?
— Тот самый. Они начинали вместе в конце восьмидесятых, а году в девяносто пятом пути их разошлись. Тебе известно, кто такие «лучники»?
— Конечно. Местная, мадридская разновидность райтеров. Последователи легендарного Пружины — Блэк-Крыса, Глаб, Тифон и прочие. Рисовали под именем стрелу.
— Точно. Ну так вот, Снайпер поначалу примыкал к ним. Пока не ушел в самостоятельное плавание.
— Ну а что этот Крот? Он еще действующий?
— Перешел в разряд обычных художников, но особых лавров не стяжал.
— Никогда о нем не слышала.
— Потому и не слышала, говорю же — не процвел, успеха не добился. А сейчас вообще открыл магазинчик, где торгует аэрозолями, маркерами, футболками и прочим. Изредка расписывает рольставни для лавочников, которые таким способом думают защититься от диких неорганизованных райтеров… Или стены гимназий в предместьях. Магазинчик называется «Радикал». На улице Либертад.
Я все это записала в блокнотик.
— Ну вот он-то как раз успел познакомиться со Снайпером. Хотя, насколько я знаю, никогда ни слова не говорил, кто такой Снайпер и что… Это еще один вариант той же беззаветной преданности: стоит хотя бы вскользь упомянуть о личности Снайпера — и Крот становится нем как могила.
Я поднялась, спрятала блокнот в сумку, а ее повесила через плечо. И опять спросила себя: а в какой степени повязан этой пресловутой верностью сам инспектор? Потому что, как ни крути, любая охота кончается тем, что охотник обнаруживает себя. Пачон, не вставая, обозначил в качестве прощального жеста благодушную улыбку. Надевая макинтош, я показала на расписанную стену:
— Неужели у тебя не болит голова от того, что это — в трех метрах от тебя?
— Представь себе, не болит. Это граффити наводит меня на размышления.
— На размышления?.. О чем?
Он вздохнул, как бы кротко принимая неизбежное. В улыбке вдруг словно сверкнула искорка злой неприязни. Сверкнула на миг — и погасла.
— О том, что до пенсии мне еще четырнадцать лет.
Мы расцеловались, и я пошла к двери. И была уже на пороге, когда Пачон сказал мне вслед:
— Этот самый… Снайпер… всегда был не такой, как все. Достаточно взглянуть, как он эволюционирует от года к году… Мне-то это было ясно с самого начала. У него есть идеология, понимаешь? Или он наконец понял, что это такое.
Заинтересовавшись, я остановилась. Никогда не рассматривала Снайпера с этой точки зрения.
— Идеология?
— Да. Ну, понимаешь, нечто такое, что не дает спать по ночам… Так вот, лично я убежден, что Снайпер — из тех, кому не спится.
Да ведь он знает, кто такой Снайпер! — внезапно осенило меня. Знает или чувствует. Но мне не скажет.
Мне всегда нравилась улица Либертад — и не только из-за названия[96]. Расположена в центре, в самом средоточии популярного квартала, облюбованного молодежью, и как бы на полдороге от культурного досуга к контркультуре. Там множество салонов тату, магазинчиков, где продают всякого рода травы, лавочек китайских, марокканских (там торгуют кожаными изделиями) и книжных, ориентированных на радикальных феминисток. Как и по всему остальному городу, экономический кризис прошелся и по этой зоне: кое-какие заведения, прогорев, закрылись и так и стоят запертыми, по эту сторону металлических жалюзи валяются в уличной пыли кипы рекламных листовок и проспектов, стеклянные двери сто лет немыты, а витрины являют собой мерзость запустения. И пустоты. Они в несколько слоев покрыты коростой афиш и объявлений о концертах Ману Чао, «Охос де Брухо» или «Блэк Киз»[97]. Вот более или менее таков здесь местный колорит. Такая здесь среда. Впрочем, единственное, что процветает, — это бары. У принадлежащего Кроту75 магазинчика «Радикал» два бара по бокам, а третий — напротив. И в сем последнем я немного посидела сегодня у стойки неподалеку от входа. Изучала местность при содействии двух бокалов пива. Потом пересекла дорогу, вошла и познакомилась с хозяином.
— Почему Крот?
— В честь мадридского метро. Мне нравилось расписывать там стены.
— А цифры?
— Это год моего рождения.
Он был тощий, нескладный, кадыкастый, со стесанным подбородком. Косматые бакенбарды переходили в густые усы, но на макушке волосы уже поредели. Глаза маленькие и печальные, какого-то мышиного цвета. Мы начали разговор с понемножку обо всем: для затравки я стала расспрашивать его о разных видах аэрозолей — какой, мол, лучше, — а потом свернула на Снайпера. Крот, к моему удивлению, не стал запираться и подозревать в недобрых намерениях, а в лоб спросил, что именно меня интересует. Я сказала. Пишу, дескать, книгу и так далее.
— А про меня там будет? — спросил он.
— И про тебя будет, — соврала я. — Вы с ним уже давно творите историю. Оба-два.
Мои слова ему вроде бы пришлись по душе. Нашу беседу время от времени прерывал покупатель в поисках того или сего, и Крот, извинившись, шел его обслуживать. Второпях, поскольку плохо приткнул свой фургон, вбежал юный курьер с «ирокезом» и унес два баллончика — серебристо-хромовый «Хардкор» и «арктическую синеву». Щенята в количестве четырех, в возрасте от десяти до двенадцати, выгребли из карманов всю мелочь, чтобы оснаститься маркерами «Кринк», и можно не сомневаться, что толстые жирные штрихи в ближайшее время исполосуют стены гимназии и окрестных домов. Респектабельный господин с безупречными манерами привел сына лет пятнадцати и, позволив ему выбрать десяток самых дорогих аэрозолей, расплатился кредитной картой. Я же в этих антрактах изучала магазинчик и его хозяина, оглядывала полки, заставленные банками и пузырьками с краской, книгами о граффити, маркерами, бейсболками, майками, худи с разными логотипами, изображениями листа конопли, анархистской и прочей «антисистемной» символикой. Внимание мое привлекла кощунственная футболка с беременной Девой Марией и надписью «Что-нибудь да будет».
