Юрий Рытхэу - Остров надежды
— А если опять парохода не будет? — как-то спросил Кивьяна, и в голосе его Ушаков уловил почти вызов.
— Пароход будет! — уверенно ответил он. — Обязательно будет! — и пристально посмотрел на эскимоса.
Кивьяна смутился, но все же сказал:
— Ведь парохода не было и в прошлое лето…
— В прошлое лето его и не должно было быть!
— Однако ты ждал, — напомнил Кивьяна.
Это верно. Ушаков ждал парохода. Почему-то думалось, что он будет… Раз были самолеты, раз к острому подходила американская шхуна, почему бы не прийти и советскому пароходу? Тем более что ледовая обстановка была благоприятной.
— А может, те, кто тебя послал, забыли? — осторожно спросил Кивьяна. — Или же думают, что ты погиб, замерз? Сам же говорил: американцы или, как их там… канадцы… которые тут до нас жили, все померли, осталась одна эскимоска…
— Меня не могут забыть, — стараясь говорить спокойно, ответил Ушаков. — Советская власть своих людей не забывает и не бросает в беде. Среди канадцев была всего лишь одна эскимоска, а вас вон сколько!
Правда, после такого разговора в душе Ушакова родилось сомнение: а вдруг и в самом деле случится так, что и в эту навигацию парохода не будет?
Продовольственные запасы уже заметно истощились. Патроны приходилось выдавать уже не с такой щедростью, как вначале. Куча угля, выгруженная со «Ставрополя», едва возвышалась над землей. Если и вправду парохода не будет и в этом году, придется ограничить выдачу продуктов а больше полагаться на охотничью удачу.
В доме Апара стало тепло и уютно. Иней в углах растаял, даже на маленьких оконцах не было больше толстого слоя льда.
Иногда печку затапливали сами Апар или Нанехак, но Ушаков приходил каждый вечер и следил, чтобы труба закрывалась вовремя.
— Пока по раскаленным углям пробегают синие огоньки, закрывать трубу нельзя ни в коем случае, — учил Ушаков.
Маленький Георгий, уже начинавший понемногу говорить, радостно встречал его:
— Умилык! — Он называл Ушакова, как и все остальные.
Как-то вечером Нанехак сама завела разговор о будущем пароходе, о сомнениях, которые ходили среди эскимосов.
— Старцев говорит, что ты нас обманываешь, — смущенно сказала Нанехак, видимо, ей было неприятно, что такие разговоры идут от родственника.
— Старцев? — переспросил Ушаков. В общем-то он не удивился услышанному. Все эти слухи, потаенные разговоры, смущенные переглядывания должны были иметь какой-то определенный источник. — А что он говорит?
— Мне он сказывал, что ты, может быть, и не большевик, а преступник или разбойник, сосланный на всю жизнь на этот далекий остров. Я тогда спросила, почему преступнику дали такой большой запас товаров?
— И что он на это ответил? — полюбопытствовал Ушаков.
— Он сказал, что это твоя пожизненная ссылка… И что ты завлек нас сюда обманом, что никакого парохода не будет, никакой будущей счастливой жизни. Кончатся продукты, истощится зверь, и все мы умрем здесь голодной смертью…
Конечно, можно было только подивиться фантазии озлобленного человека, но своими вымыслами он сеял среди эскимосов смуту. Доверчивые люди, они никак не могли уразуметь, где тут настоящая правда, а где вымысел. Ведь парохода-то нет… Но и умилыку они привыкли верить…
На следующий день Ушаков позвал к себе Старцева. Он бочком, настороженно вошел в комнату начальника экспедиции, видимо предчувствуя, о чем будет беседа. Но виду пока не показывал.
— Здравствуйте, Георгий Алексеевич, — подобострастно поздоровался он. — Вот, явился по вашему вызову.
— Садись, Старцев, — Ушаков кивнул на табуретку у входной двери. Комната начальника невелика, и до двери не более четырех шагов.
— Как живешь? — спросил Ушаков, еще не зная, как приступить к главному предмету разговора.
— А чего нам? Живем не тужим, — с какой-то неестественной бодростью ответил Старцев.
Ушаков долго, пристально смотрел ему прямо в глаза, пока тот не отвел взгляд и не съежился.
— Ты знаешь, что в этом году придет пароход и ты можешь уехать отсюда?
Старцев испуганно взглянул на начальника.
— Пароход придет?
— Да, — спокойно сказал Ушаков, — поскольку кончается срок экспедиции. И по плану — смена зимовщиков. Все желающие могут покинуть остров…
— А когда придет пароход? — с неподдельным любопытством спросил Старцев.
— Я сказал — летом. К сожалению, точную дату назвать не могу. Все зависит от ледовой обстановки.
— А если его не будет?
Вопрос был задан словно бы мимоходом, но Старцев весь напрягся в ожидании ответа.
— Пароход должен быть обязательно, — не меняя тона, с прежним спокойствием проговорил Ушаков. — Только очень тяжелые, чрезвычайные обстоятельства могут помешать ему подойти к острову… Но ты прекрасно знаешь, что и таком случае к нам на помощь придут самолеты… Так что ты можешь не трудиться, распуская слухи о том, что нас тут забыли, забросили…
Лицо Старцева странно дернулось, лоб его вдруг покрылся потом. Шапкой он вытер выступившую испарину и пробормотал;
— Да они все шиворот-навыворот переиначивают…
— Кто переиначивает? — строго спросил Ушаков.
— Да эскимосы… Скажешь им одно, а они разнесут другое… Так что, Георгий Алексеевич, вы им не особенно верьте.
— А кому мне верить? Тебе? — Ушаков с усмешкой посмотрел на него. — Скажи мне, Старцев, как вообще ты попал на Чукотку?
— Да, — махнул тот рукой, — по дурости… Думал, тут золотишко есть. Хотел завести торговлю… Не получилось… Так и застрял здесь. Женился, дети пошли…
Ушаков знал, что при всем своем домашнем деспотизме Старцев по-своему любил детей. Он их привел к Павлову учиться грамоте и ревностно следил за их успехами.
— Вот что, Старцев, — на этот раз в голосе Ушакова слышалась твердость, — я все знаю о твоих делишках. И о том, что ты тайком пытался скупать пушнину, закопал несколько медвежьих шкур в снежницах у мыса Уэринг… Я даю три дня на то, чтобы ты сдал Павлову незаконно приобретенную пушнину и медвежьи шкуры. Ты понял меня?
Старцев хотел что-то сказать, но не смог. Он молча нахлобучил на голову шапку и повернулся, чтобы выйти из комнаты.
— Старцев! — Ушаков остановил его. — Хочу тебе еще сказать: на основании предоставленных мне Советским правительством полномочий я могу тебя арестовать, а впоследствии передать органам правосудия… Иди!
Успокоившись, Ушаков взял дневник и принялся записывать услышанные вчера в доме Апара свадебные эскимосские обряды. Однако думалось совсем о другом: о том, что, если и этим летом не придет пароход, трудно будет объяснить людям, почему это произошло. Веру легко разрушить, достаточно одного неверного шага, невыполненного обещания, несбывшегося предсказания.
