Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут
— Все это — для олухов. — Тут он помолчал, вперив злобный взгляд в проем двери, как будто олухи именно там развесили уши. — И для тех, кто встроен в систему. И прогибается за недурные деньги.
— Но ведь Снайпер ведет себя не так, как от него ждали, — заметила я.
— Поэтому он был и остается великим. И плевать на всех хотел.
Произнеся эту тираду, он с явным удовольствием принялся вспоминать одну историю: Снайпер, отказавшись играть по навязанным ему правилам прирученного уличного искусства, вытворил такое, что и сделало его живой легендой. В ответ департаменту культуры он на всех стенах, где имелись его граффити, наглухо замазал их черным, потом начал бомбить все городские памятники, за пять ночей лаконично расписав их пьедесталы своим тэгом, а последний день ознаменовал атакой на туристический автобус, который у себя в гараже проснулся с пресловутыми прицелами на ступицах колес и с не менее знаменитыми изречениями на бортах.
Я решила изобразить неведение. Пусть он меня просветит.
— Какими изречениями?
SO4 поглядел на меня с презрительным недоумением. И высокомерно. Так, словно ответ был совершенно очевиден и торчал у меня перед носом, а я его не замечала.
— Теми, в которых заключена его философия. Какими же еще? Все Евангелие в девяти словах. На одном борту: «Что разрешено — то не граффити», а на другом: «Крысы чечетку не бьют».
На улице хлестал ливень, а в квартире звучал Чет Бейкер[90]. Мурлыкал, точней сказать. Тепло и доверительно сообщал, что It’s Always You[91]. На ужин я разогрела в микроволновке пирог с сардинами, купленный в лавочке на Кава-Альта у самого дома, и ела, глядя в телевизор. Кризис, забастовка. Безнадега. Манифестация перед Конгрессом депутатов, где силы правопорядка лупили митингующую молодежь. Впрочем, доставалось не только молодежи. Вот явный пенсионер, попавший между двух огней, ошалело смотрит в камеру из дверей бара — кажется, дело происходит на углу Пасео-дель-Прадо, — а по лицу у него течет кровь. Сукигребаныефашисты, говорит он, задыхаясь и не уточняя, кого имеет в виду. Вокруг убегают, дерутся, стелется дым, а вернее, газ. Вот нескольким манифестантам с закрытыми лицами удалось вырвать из шеренги полицейского, и теперь они молотят его руками и ногами. Последние удары пришлись по голове. Бац-бац-бац. Шлем слетел, или его сорвали, и, кажется, было слышно, как отзываются на пинки его мозги. Бац-бац. Вслед за тем с механической улыбкой, казавшейся частью грима, на экране возникла ведущая и сообщила, что теперь перенесемся в Афганистан. Улыбка стала чуть живей. Бомба. Талибан. Прямое включение, репортаж нашего собственного корреспондента с места события. Пятнадцать убито, сорок восемь ранено. И так далее.
Вымыв посуду, я включила компьютер. За последние три дня в папке «Снайпер» собрались разнообразнейшие материалы о нем — ссылки из Гугла, скачанные с Ютуба видео, документальное кино восьмидесятых под названием «Писать на стенах…». В другой папке, озаглавленной «Лекс», лежала моя докторская диссертация по специальности «история искусств», которую я защитила четыре года назад в Мадридском университете Комплутенсе. Называлась она «Граффити — альтернативная тайнопись». Я скользнула глазами по первым строчкам вступления:
Граффити — это художественное или вандальское (зависит от точки зрения) направление в культуре хип-хопа, реализуемое на поверхностях современного города. Под этим термином понимают как простую подпись (тэг), выполненную маркером, так и сложные композиции, имеющие все основания считаться произведениями искусства; хотя авторы граффити, каков бы ни был уровень качества (а равно количество) их работ, обычно склонны расценивать любую уличную акцию как полноценное художественное высказывание. Сам термин происходит от итальянского graffiare (черкать, царапать), а явление в его современном понимании зародилось в крупных городах Соединенных Штатов Америки в конце 1960-х годов, когда политические активисты и уличные бандиты использовали стены для пропаганды своей идеологии или для маркировки своей территории. Граффити развивались активнее всего в Нью-Йорке, где объектами их воздействия («бомбежки», по терминологии граффитчиков) становились стены зданий и вагоны метро, испещренные именами или кличками. В начале 1970-х граффити были всего лишь автографом и в этом качестве вошли в моду в среде подростков, выводивших свои имена на любой свободной поверхности. Необходимость отличать одних от других потребовала эволюции стиля, что, в свою очередь, открыло широкие и чисто художественные возможности для использования всего разнообразия шрифтов, сюжетов и мест, выбранных для росписи. Маркеры и пульверизаторы с краской облегчали эту задачу. Вследствие реакции властей граффити стали воспринимать как противозаконное и подпольное явление, что вынудило райтеров быть агрессивнее и четче обозначать границы своих ареалов…
Теперь старина Чет забормотал другую песню. The wonderful girl for me / oh, what a fantasy…[92] Я растерянно огляделась, словно вдруг перестала узнавать собственный дом. На столе и на стеллажах, заваленных книгами по искусству — они же громоздятся в коридоре и в спальне, затрудняя проход, — было и несколько фотографий. В том числе две карточки Литы. На одной — она без рамки и прислонена к сине-белым корешкам «Summa Artis»[93] — мы с ней запечатлены на террасе «Цюриха» в Барселоне: улыбаемся обе (видно, день выдался хороший)… голову она склонила ко мне на плечо… волосы собраны в хвост. Другая, моя любимая, под стеклом и в рамке, пристроена на груде фолиантов (сверху — «ташеновская» монография о Хельмуте Ньютоне[94] и «Стрит-арт», изданная «Бирнамским лесом»), которые я использую как дополнительный столик: на этом ночном, подпольном снимке скверного качества, сделанном при недостаточном освещении, Лита стоит на фоне только что расписанной морды локомотива, загнанного в тупик на станции Энтревиас.
В Европу граффити попали из Америки и поначалу были очень тесно связаны с ее музыкальной культурой (рок, металл, «черная музыка»). В 1980-х годах в Мадриде возникает первичное ядро собственно испанского стрит-арта, среди лидеров которого выделяется легендарная фигура Хуана Карлоса Аргуэльо, рокера из квартала Кампаменто, подписывавшегося «Пружина»: он умер от рака в двадцать девять лет, а большая часть его работ (в Мадриде сохранились только две — в железнодорожном тоннеле на станции Аточе и на доме № 30 по улице Монтера) были уничтожены усилиями городских коммунальных служб, однако своим творчеством он вдохновил множество последователей, и это направление в начале 1990-х стало распространяться со скоростью вирусной инфекции из Мадрида и Барселоны, открывая путь новому, более сложному стилю граффити, испытывавшему прямое воздействие американской хип-хоповой культуры.
