Уилбур Смит - Муссон
Все, и живые, и мертвые, до казни подвергались жестоким пыткам.
Дориан в ужасе смотрел на того, у кого вместо ног были обгорелые, почерневшие обрубки. У других на лицах зияли пустые глазницы: глаза им выжгли раскаленным железом. Вырезали языки, и в раскрытых ртах гудели синим облаком мухи. Еще живые хрипло просили воды, другие призывали Бога. Один, глядя на проходящего Дориана огромными темными глазами, повторял:
— Аллах велик, Аллах велик.
Язык его так почернел и разбух от жажды, что слова были едва различимы.
Один из охранявших Дориана засмеялся и сошел с тропы. Он посмотрел на умирающего и сказал:
— В твоих устах имя Аллаха — богохульство!
Извлек кривой кинжал и свободной рукой ухватился за гениталии висящего.
Одним ударом кинжала он отсек их и сунул в открытый рот жертвы.
— Это заставит тебя молчать! — рассмеялся он.
Измученный человек ничем не выдал, что ему больно; очевидно, он уже вообще ничего не чувствовал.
— Ты всегда был шутом, Исмаэль! — выбранил Юсуф матроса. — Пойдем, твои дурацкие забавы только отнимают у нас время.
Стражники тащили Дориана, пока не добрались до входа в тыльной стене крепости. Дверь была широко раскрыта, и несколько одинаково одетых охранников сидели в тени арки, прислонив джезейлы к стене.
Том всегда внушал Дориану, как важно отмечать и запоминать каждую мелочь нового окружения.
Капюшон скрывал лицо Дориана, но не глаза, и от него не укрылось, что главные ворота в крепость очень древние и прогнили, петли съедены ржавчиной, хотя стены очень толстые и устоят даже против новейших орудий.
Стражники хорошо знали капитана дау — они не потрудились встать, но обменялись обычными цветистыми приветствиями и пропустили пришедших. Они оказались во дворе крепости, и Дориан снова внимательно огляделся. Он увидел, что главное здание, должно быть, очень старое. Коралловые глыбы выветрились и в некоторых местах обвалились.
Однако недавно их ремонтировали, да и сейчас на лестнице, которая вела к укреплениям, работали каменщики.
Старую крышу заменили свежими пальмовыми листьями, которые еще не совсем высохли. Дориан определил, что в тени у стены валяются примерно двести человек. Некоторые расстелили свои молитвенные коврики и разлеглись на них. Другие, собравшись кучками, играли в кости или курили общий кальян, болтали, чистили мушкеты и точили ятаганы. Некоторые произносили традиционное приветствие: „Салям алейкум!“, на что похитители Дориана отвечали: „Алейкум ас салям“. Под навесом из пальмовых листьев, расположенным в самом центре обширной площади, горело несколько костров. Возле них работали женщины с закрытыми лицами: они пекли хлеб на железных решетках или помешивали содержимое черных трехногих котлов, стоявших на углях.
Женщины смотрели на проходящих мимо Дориана и его охранников, но их глаза за чадрами не были видны, и женщины не здоровались.
Во внешних стенах крепости располагались помещения, двери которых выходили во двор. Некоторые использовались как склады или пороховые погреба; возле таких стояли стражники. Юсуф сказал своим людям:
— Ждите здесь. Может, сумеете уговорить женщин и набить пустые животы.
Он крепко взял Дориана за руку и повел к двери в центре крепостной стены.
Два стражника преградили ему путь.
— Ты по какому делу, Юсуф? — спросил один из них. — Что привело тебя непрошеным к дверям Муссалима Бен-Джангири?
Они поспорили — Юсуф доказывал свое право войти, а стражник ему отказывал.
Наконец стражник пожал плечами.
— Ты выбрал неподходящее время. Сегодня хозяин уже отправил двух человек на смерть. Сейчас он совещается с людьми с побережья. Но ты всегда был безрассуден, Юсуф, ты из тех, что любят поплавать с тигровой акулой. Входи на свой страх и риск.
Он опустил саблю и, подмигнув, отступил в сторону.
Юсуф крепче взял Дориана за руку, но его пальцы дрожали. Он провел мальчика через дверь во внутреннее помещение и зашептал ему на ухо:
— Ложись! Ложись на живот!
Дориан сделал вид, что не понял, и не позволил Юсуфу стащить его на пол. Какое-то время они боролись на пороге, потом Юсуф выпустил его, оставив стоять, а сам пополз по комнате к четырем людям, сидевшим в дальнем углу.
По-прежнему стоя, Дориан постарался успокоиться, подавить страх и оглядеться. С первого же взгляда он заметил, что стены, хотя из неоштукатуренных коралловых блоков, покрыты яркими пестрыми коврами с приятным рисунком. Мебели почти нет, грубый пол чисто выметен, но пуст, за исключением одного низкого столика и груды подушек, на которых сидели четверо. Они с явным неудовольствием смотрели на ползущего Юсуфа, который расточал пышные похвалы и рассыпался в извинениях.
— Могучий господин! Возлюбленный Аллаха! Меч ислама! Бич неверных! Мир тебе!
Дориан узнал сидящего лицом к нему человека. В последний раз он видел его на палубе „Минотавра“.
Он знал, что никогда не забудет это лицо.
Под зеленым тюрбаном оно казалось высеченным из тика или иного прочного материала. Кожа плотно обтягивала череп, и казалось, что кости скул совсем близко под поверхностью. Борода, свисавшая до пояса, была расчесана надвое и выкрашена хной, но сквозь яркую краску пробивались седые пряди. Рот под вислыми усами — тонкая прямая линия.
Этот безгубый рот рептилии раскрылся. Голос, исходящий из него, звучал мягко и мелодично, противореча жестокому выражению черных глаз.
— У тебя должна быть веская причина, коль скоро ты дерзнул прервать наши размышления, — сказал аль-Ауф.
— Могучий господин, я кусок верблюжьего навоза, сохнущий под солнечным сиянием твоего лица.
Юсуф трижды коснулся пола лбом.
— Ну это по крайней мере правда, — согласился аль-Ауф.
— Я привез тебе большое сокровище, о возлюбленный пророка.
Юсуф приподнял голову, только для того чтобы показать на Дориана.
— Раб? — спросил аль-Ауф. — Я заполнил рабами рынки всего мира. А ты приводишь мне еще одного?
— Это мальчик, — подтвердил Юсуф.
— Я не мужеложец, — сказал аль-Ауф. — Куче дерьма я предпочитаю горшок золота.
— Мальчик, — лихорадочно повторил Юсуф. — Но не обычный мальчик. — Он снова прижал лоб к каменному полу. — Золотой мальчик, но он ценнее золота.
— Ты говоришь загадками и обиняками, о сын дохлой лесной свиньи.
— Не будет ли мне позволено открыть сокровище твоему благосклонному взору, о могучий? Тогда ты увидишь, что я говорю правду.
Аль-Ауф кивнул и погладил крашеную бороду.
— Только быстрей. Я уже устал от твоих бессмысленных слов.
