Артуро Перес-Реверте - Корабли на суше не живут
Раненный во время осады Блас де Лесо умер несколько месяцев спустя, король посмертно пожаловал его титулом маркиза. Кажется, я уже вам говорил, что Полумуж был баском. Из Пасахеса, нынешней Пасайи. Что в двух шагах от Сан-Себастьяна. Ну то есть от Доностии. Вроде так.
Монахини и флаг
Несколько лет назад на берегу залива Сан-Хуан в Пуэрто-Рико, неподалеку от Эль-Морро и Сан-Кристобаля[75], мое внимание привлек огромный испанский флаг, которым кто-то размахивал из белого здания у входа в гавань. «Это монашки, — сказал сопровождавший меня Мигель Тапия, мой друг и пуэрториканский издатель. — Они всегда так делают, когда в залив входит испанский корабль». У нас были другие дела, и больше мы об этом не говорили, но монашки с флагом меня заинтересовали, я принялся копать и обнаружил чудесную историю о преданности и ностальгии, начавшуюся больше века назад, 16 июля 1898 года.
То был год сплошных несчастий. За тринадцать дней до описываемых событий эскадра адмирала Серверы, вышедшая безо всякой надежды на победу на самый глупый и самый героический бой в нашей истории, была полностью уничтожена в Сантьяго-де-Куба — слишком уж неравны были силы. Североамериканские военные корабли заблокировали остров Пуэрто-Рико, не позволяя подкреплению прорваться к окруженным испанским войскам. И в этой вот обстановке шустрый современный «купец» «Антонио Лопес», вышедший из Кадиса с оружием и боеприпасами, получает телеграмму: «Срочно Требуется Груз Один Пуэрто Рико Пробивайтесь Даже Ценой Корабля». Капитан «Антонио Лопеса» по имени дон Хинес Каррерас, далеко не новичок, исполнительный и компетентный, попытался предпринять обманный маневр и проникнуть в Сан-Хуан, но не преуспел. 28 июня, когда он с погашенными огнями шел, почти прижавшись к берегу, его уловку обнаружил вспомогательный крейсер «Йосемити» и открыл огонь. Капитан Каррерас едва не ускользнул, выбросившись на мель в бухте Энсенада-Онда рядом с пляжем Сокорро, и в течение нескольких дней пытался переправить на землю ту часть груза, которую еще возможно было спасти. Но две недели спустя к нему подобрался броненосный «Новый Орлеан». С «Антонио Лопесом» было покончено, броненосец разнес его снарядами в щепы.
В ту минуту и началась эта история. Один из членов экипажа с «Антонио Лопеса», обвязавшись флагом корабля, бросился в воду, был тяжело ранен и доплыл до берега уже на исходе сил. Его имя выяснить не удалось, потому что очень скоро он умер на руках у одного доброго самаритянина, вернее, пуэрториканца. «Пусть он им не достанется», — умолял умирающий, указывая на флаг. И пуэрториканец дал ему слово — и выполнил его, может быть, потому, что звали его Рокафорт, из галисийских Рокафортов. Суеверный, богобоязненный и просто слишком хороший человек, чтобы не выполнить последней просьбы покойного, Рокафорт много лет хранил флаг у себя. А под конец жизни вспомнил о монахинях.
Они были испанками из ордена служительниц Девы Марии, обосновавшегося на острове в 1897 году. После капитуляции Испании и наглого захвата острова Соединенными Штатами они с места не двинулись — как выхаживали раньше больных в госпитале у входа в порт, так и продолжали. Когда война кончилась, сестры взяли себе в обычай приветственно махать платками с госпитальной галереи кораблям своей далекой родины. Это и навело Рокафорта на мысль. Он явился в госпиталь, рассказал всю историю аббатисе и вручил ей знамя. И с тех пор, когда испанские суда входили в залив или выходили из него, монахини приветствовали их, размахивая старым флагом с погибшего корабля.
Это продолжается по сей день. Только пять из двадцати семи монахинь, ухаживающих за больными в Госпитале служительниц Девы Марии, — наши землячки. Но всякий раз, когда испанский корабль медленно проходит по заливу, его капитан дает три гудка и приспускает флаг, отвечая на приветствие монахинь, которые размахивают с галереи своим флагом. Если бы безымянный матрос с «Антонио Лопеса», сто двенадцать лет назад бросившийся в море под вражеским огнем в попытке спасти знамя своего корабля, узнал об этом, он бы остался доволен. И я спрашиваю себя, знают ли те, кто вывалился на улицу после последнего матча чемпионата мира по футболу с рожами, выкрашенными в красный и желтый, что это цвета все того же знамени? И что, восторженно размахивая флажками на улицах и на балконах, они воздают заслуженные почести наивным и бедным людям — их обманывали и эксплуатировали, ими манипулировали, их подгоняли «Даже Ценой Корабля», — которые завещали потомкам рисовать на себе флаги, а не умирать, защищая их, но сами выполнили то, что считали своим долгом и делом чести. Это касается и монахинь из Сан-Хуана.
2011
Идеальный шторм
Я внимательно прочел твое письмо. Ты пишешь о море, о поджидающих тебя бурях, о сомнениях и о жизни. Сдается мне, ты очень еще юн, и потому мне хочется кое-что тебе рассказать. Мне пятьдесят девять лет, я люблю всякое море, но плаваю теперь только по Средиземному. Прошли те времена, когда меня соблазняли другие берега и другие течения. К тому моменту, когда в бороде у меня появилась седина, а на лице морщины, я окончательно убедился, что моя настоящая родина — здесь, в этом старом мудром месте, еще помнящем белые паруса и кораблекрушения. Отсюда к нам пришли старинные легенды о богах и героях — их под бесконечное бормотание прибрежных волн рассказывали мне мужчины с дублеными лицами. Только тот, кто не видел этого моря дальше полосы прибоя, может всерьез считать его безмятежным, может полагаться на его синеву, на ласковые восходы и пунцовые закаты. Он и не подозревает, что самые свирепые шторма налетают здесь внезапно, и вероломно, безо всякого предупреждения начинает бесноваться предательское море.
Нет, на самом деле любое море — славный парень. Смертельно опасным его делает ветер. Взять Атлантический океан: ветер там предсказуем, его силу и направление можно заранее рассчитать, а с волнами — длинными и пологими — можно управиться. Средиземное же море приходит в бешенство мгновенно, без подготовки — внезапно поднимается ветер, и вот уже короткие волны, волны-убийцы, терзают судно и пытаются вытрясти душу из команды. Я с детства жил среди моряков и вырос на историях о морях и кораблях. Мне никогда не забыть того особенного почтения в голосе у видавших виды капитанов, во всех океанах вымоченных, с каким они рассказывали о страшных штормах в Лионском заливе. Позже я сам получил возможность убедиться, как яростно бьет Средиземное море, когда у него портится настроение и ему охота побыть сукиным сыном. Когда у него самого в бороде пробивается седина.
