Джон Дрейк - Одиссея капитана Сильвера
— Это черная девица тебя тянет, Джон, — прошептал Израэль Хендс так, чтобы никто более не слышал, держа Сильвера за руку, — Не хочешь, чтобы ее задело в бою?
— В задницу девицу! — возмутился Сильвер. — С девицей покончено. Я об Артикулах беспокоюсь потому что если мы их нарушим, то кто мы такие? Тогда мы воры, бандиты и пираты.
Глава 40
Смит, бывший пастор и начинающий штурман, уже висел над бездной. Смерть его, весьма немилосердная и неприятная, дышала ему в затылок, но он этого пока не почувствовал. Не видел он и множества рук, потянувшихся к ножам. Слух его, однако, воспринял угрожающее жужжание, состоявшее сплошь из неуставных и весьма непочтительных выражений.
— Пшёл на…
— Сгинь, с-с-сука!
— Отдай черную бль-ь-ь…
— Флинта нет, теперь наша очередь!
— И тебе оставим ляжку, коли будешь паинькой! — развеселил негодяев какой-то доморощенный остряк.
Смит гневно топнул. Вздернул подбородок. Шагнул к ограждению квартердека, схватился за него обеими руками и принял позу невинно оскорбленного благородства.
Не впервой ему это было. В точности так же вел он себя в Англии, когда его обвиняли. И до поры до времени у Смита получалось выходить сухим из воды главным образом потому, что он обладал способностью верить своему вранью. Он мог убедительно обвинить шестнадцатилетнюю девицу в бесстыдном разврате. И сам себе верил, хотя помнил и ужас, испытанный ею, когда его рука впервые влезла к ней под юбку.
Пастор Смит был на это способен, потому что лицемерие его было не из обычных. Лицемерием он обладал линейным, трех палубным, многопушечным, с окованным медными листами дном. И с отборной командой на борту. Хотя так и остался крысой сухопутной.
Еще обладал Пастор Смит громовым голосом.
— Стоять, бесстыжие собаки! — проорал он.
Мачты дрогнули от его вопля. Отлично получилось. И команда замерла. Все они прошли школу Билли Бонса и инстинктивно связывали такого рода рык с тяжелыми кулаками.
— Молчать, на палубе! — зыкнул снова приободрившийся Смит и чуть все не испортил. Зря он палубу помянул. Слово-то верное, но пасть не та. Морское слово не к лицу жирному пастору. К счастью Смита, моряков это рассмешило. Раздался гомерический гогот.
— Пентюх! Га-га-га!
— Боров! Гы-гы-гы!
— Фермер! Ох-хо-ха-ха-ха!
— Па-а-а-астор-р-р-р!
— Пастор, пастор, хошь пиастр?
Тут уж не до ножей. Вместо рукоятей моряки схватились за животики и размазывали кулаками слезы по грязным физиономиям. Наржавшись вволю, они приступили к восстановлению дыхания.
Смит воспользовался паузой и приступил к проповеди, к евангелию по Флинту, Он возгласил слово Флинта, волю его и заповеди, призвал к благоговению пред именем его и пригрозил ужасным гневом его в неотвратимый день его; возвращения… И воздастся грешникам по делам их!
Для пастора Смита это была повседневная бодяга, но у наивных бандитов и убийц холодок прошел по загривкам и спустился к задницам. Ибо они поняли мозгами своими куриными, что каждое слово проповедника — истина. И истина эта сразила их, бедных. Когда Смит отгремел, он увидел перед собой стадо мирных овечек.
Без сомнения, столь сильными проповедями Смит за всю жизнь паству не одаривал. И не мудрено, ибо сельские прихожане Смита никогда Бога не видывали, не ожидали встретить Его и в церкви в воскресенье, Флинтовы же цыплятки изведали гнев Его на собственных шкурах и знали, что Он может воплотиться с кроткой улыбочкой и безмерной подлостью в душе.
Пираты содрогнулись, католики перекрестились.
После проповеди исполняющий обязанности первого помощника «пастор» Смит благословил свою паству, направив их по делам, каковые на судне в данной ситуации сводились к обмену впечатлениями и жеванию табака. Но, во всяком случае, гроза миновала.
«Ф-фу! Слава Господу, избавился», — Смит почувствовал облегчение и эйфорию, он гордился собой больше, чем когда Флинт вознес его до чина первого помощника. Смит прошелся павлином взад-вперед, вытащил трубу, осмотрел берег и перевел трубу на «Льва», где экипаж занимался черт знает чем, но на берег, похоже, не собирался, так что причин для беспокойства пока не наблюдалось. Затем в голове его возникла новая мысль. Конечно, он только что грозил этим мужланам местью Флинта. Он мог бы порассуждать и над тем, в какие формы способна вылиться месть Флинта. Капитан вполне мог проявить недовольство тем, что некоторые договоренности выполнены чуть раньше. Но Флинт-то еще не вернулся… А вдруг он вообще не вернется? Шаловливая фантазия разыгралась.
Смит повернулся, спустился в люк, подошел к каюте Флинта, где с мушкетоном в руках трясся мистер Коудрей — и вовсе не от ужаса.
— Слава богу! — воскликнул Коудрей. — У меня сейчас пузырь лопнет! Нате! — Он сунул свой самопал в руки Смиту и понесся в лазарет, к комфортному оловянному горшку. — Молодец, «пастор»! — крикнул он на бегу. — Каждое слово слышал, здорово, ей богу! — И был таков.
«Пастор» Смит остался один в полутьме перед дверью Флинтова салона. Ткнулся в филенку — заперто.
— Кто там?
«Пастор» облизнулся.
— Это я, моя дорогая, — елейно пропел он.
— Уходите!
Смит улыбнулся и вынул запасной ключ. Флинт доверил ему ключ в залог грядущего. Смит вставил ключ в замочную скважину, отпер, вошел и закрыл дверь.
— Ф-фу! — Ну и жарища тут, внизу! На Селене была лишь рубашка. Шея и ноги ниже колен открыты. На Смите каждый волосок зашевелился.
— Ай-я-яй, ай-я-яй! — Он снял шляпу, сюртук.
— Чего вам? — спросила, она, прекрасно понимая, что ему надо. Они начали маневрировать вокруг стола. Смиту это быстро надоело.
— Слишком жарко для таких игр! — Он засмеялся, вытащил стул и уселся, глядя на нее. — Выучила ли ты катехизис, дорогая? — Смит Снова рассмеялся своему остроумию. Так всегда начинались контакты с ученицами в Англии, в добрые старые времена. Смит вытер лоб и глаза рукавом рубашки, облизнулся, снова встал. Он в одну сторону — она в другую. Да уж, слишком быстра.
Смит хмыкнул, хрюкнул, издав мелкий смешок. Он, собственно, пока и не очень спешил, ее поймать. Наслаждался тем, что видел. Черное тело в белой флинтовой рубашке подсвечивалось сзади, просто загляденье. Изгибы, переливы, колыхания… Божественно! А как бюст прыгает при движении!
Смит еще раз засмеялся и посерьезнел. Он уселся, откашлялся и не спеша приступил к делу.
— Итак, дорогая моя, должен тебе, сообщить, что мы с капитаном Флинтом обсудили твое будущее.
