Уилбур Смит - Муссон
— Гребите! — взревел Хэл, осознав опасность.
Аболи снова опустил Тома на палубу и сел на банку. Он оттолкнул гребца и всей тяжестью налег на весло.
Мышцы его бугрились от усилий.
— Разом, дружно!
Хэл установил ритм гребков, и шлюпка рванулась вперед, рассекая носом волны; вода заливала матросов.
В этот момент более высокая волна подняла мальчика, и он увидел идущую к нему шлюпку. Дориан поднял руку и помахал. Они подошли еще недостаточно близко, чтобы видеть его лицо, но ясно было, что он не заметил дау, которая приближалась к нему с противоположной стороны.
— Плыви, парень! — крикнул Хэл. — Плыви к нам!
Но Дориан не мог его услышать. Он снова слабо помахал рукой, и было ясно, что силы его покидают. Дул легкий порывистый утренний ветер, и шлюпка шла быстрее дау, но она была дальше от Дориана.
— Мы выигрываем в резвости, парни! — сказал морякам Хэл. — Доберемся раньше их.
Он почувствовал, как ветер, коснувшись его щеки, на мгновение стих, потом подул сильнее. От его порыва поверхность моря потемнела, ветер пронесся над Дорианом и туго, как винный мех, наполнил парус дау. Судно прыгнуло вперед, его носовая волна казалась белой на утреннем солнце.
Дориан, должно быть, услышал крики арабов, повернул голову и поплыл; он напряженно бил руками, стараясь уйти подальше от приближающейся дау, ближе к шлюпке. Но почти не двигался в неспокойной воде.
Хэл в отчаянии попытался оценить относительную удаленность от мальчика и скорость обоих судов и понял, что им не опередить дау.
— Быстрей! — закричал он. — Сто золотых гиней, если доберемся до него первые! Гребите! Ради Бога, гребите!
На дау было не меньше двадцати человек. Это была уродливая старая посудина, с рваным парусом, заплатанным и выпачканным смолой, краска с корпуса сошла, на борту виднелись полосы испражнений экипажа. Один из арабов поднял длинноствольный джезейл и прицелился в шлюпку. Белый дым окутал древний мушкет, и Хэл услышал, как пуля пролетела мимо его головы, но и глазом не моргнул.
Аболи с такой силой налегал на весла, что глаза его лезли из орбит и налились кровью, а татуированное лицо превратилось в страшную маску. Весла в его больших руках гнулись, как свежие ветки, вода негромко шумела под носом шлюпки и прямым, как стрела, следом расходилась за ней.
Но дау была резвее, и ей требовалось преодолеть меньшее расстояние. Хэл почувствовал в груди ледяной ужас, когда наконец понял, что им не успеть — шлюпка была еще в ста ярдах от Дориана, а дау уже подошла к нему и развернулась по ветру так, чтобы пять человек смогли перегнуться через борт и схватить мальчика.
Они подняли его, брыкающегося и сопротивляющегося; с его одежды лилась вода. До слуха Хэла донеслись крики Дориана. Хэл достал из-под жилета пистолет и в отчаянии прицелился, но знал, что его усилия тщетны. Аболи крикнул:
— Не надо, Гандвейн! Ты можешь попасть в мальчика.
Хэл опустил пистолет и бессильно смотрел, как Дориана перетащили через грязный планширь, а капитан дау развернул суденышко, и оно пошло по ветру. Ее парус с хлопаньем надулся, и дау с поразительной скоростью начала уходить. Арабский экипаж выкрикивал оскорбления и насмешки. Несколько человек выстрелили из джезейлов, и в воду вокруг шлюпки с плеском посыпались пули.
Экипаж шлюпки повалился на палубу, с трудом дыша и обливаясь потом. Все молчали, только смотрели вслед уходящей все быстрее дау; всех потрясла потеря славного мальчугана, любимца экипажа.
Затем два араба подняли сопротивляющегося Дориана в воздух, чтобы люди в шлюпке ясно видели его лицо. Один достал из ножен на поясе кривой кинжал и занес над головой, так что солнце отразилось в серебряном лезвии.
Потом он схватил Дориана за подбородок и запрокинул ему голову, как свинье на бойне. Прижал лезвие к горлу мальчика и держал его там, с улыбкой глядя на остальных матросов дау.
Хэл почувствовал, как часть его существа съеживается и умирает внутри; с его губ, вопреки желанию, сорвался шепот:
— Боже, молю тебя, пощади моего мальчика. Я сделаю все, что ты велишь, только избавь меня от этого.
Дориан в руках араба по-прежнему сопротивлялся, и неожиданно шапка с его головы свалилась. Длинные золотые волосы упали на плечи и засверкали в солнечном свете. С явным ужасом араб отдернул кинжал от горла мальчика. На дау неожиданно началось смятение, и весь экипаж собрался вокруг Дориана, крича и жестикулируя.
Потом Дориана утащили, и его не стало видно. Дау под своим единственным треугольным парусом быстро шла вперед.
Она уже была в двух милях от „Серафима“, когда Хэл нашел в себе силы и приказал возвращаться на корабль, но то и дело продолжал оглядываться. Он видел, что дау следует по проливу на север за „Минотавром“, который теперь едва виднелся на горизонте.
— Там я его и буду искать, — прошептал Хэл. — И не успокоюсь, пока не найду.
На борту „Серафима“ предстояло спешно проделать большую работу, чтобы спасти корабль. Это помогло Хэлу пережить первые страшные часы после утраты. Корабль не слушался руля — его, как огромный плавучий якорь, держала мачта со всей массой снастей и парусов. Хэл поставил на уцелевших мачтах паруса так, чтобы держаться подальше от наветренного берега, но это лишь отдаляло миг, когда корабль прибьет к суше.
Под предводительством Аболи и Большого Дэниела десять человек, вооружившись топорами, принялись освобождать „Серафим“ из путаницы тросов и парусов. Работа была опасная — когда перерубали трос, нагрузка перераспределялась неравномерно и мачта дергалась, грозя сбросить людей в воду.
Пока „Серафим“ боролся с мощным тяготением порванных снастей, они все ближе подходили к коралловым рифам, и Хэл бегал от одного борта к другому, следя за приближающейся сушей и руководя усилиями матросов с топорами, показывая, какие тросы еще держат упавшую мачту.
Зеленая горбатая спина Рас-Ибн-Кума неуклонно приближалась, все выше вздымаясь над кораблем, боровшимся за жизнь. Волны подбрасывали „Серафим“, глубина под килем становилась все меньше, и клыки черных кораллов нацелились на корабль, дожидаясь возможности вспороть ему брюхо.
Но вот наконец мачту удерживал только один десятидюймовый манильский трос фока-штага. Он туго натянулся, жесткий, как железный прут, так что давление выжало из волокон морскую воду. Большой Дэниел отослал моряков с топорами подальше, а сам остался, легко балансируя на упавшей мачте. Он собрался, рассчитывая удар, потом высоко взмахнул топором и опустил его на натянутый трос. И так точно рассчитал удар, что трос не лопнул, перерубленными оказались только пять его нитей.
