Ульрих Комм - Идти полным курсом
Тем временем боцман Петерсен с лучшими канонирами вновь и вновь проверяли заряды пушек, и особо тщательно — обеих кормовых. При этом боцман наставлял:
— Левую наводите чуть повыше, чтобы наверняка перебить им фока-рей. И помните, ребята, не попадете с первого залпа — читайте отходную: на второй залп времени не будет.
Боцман был абсолютно прав: в те годы канониры, способные за час произвести три выстрела из пушки, попадались не чаще, чем серебряные талеры в нищенской суме. У большинства же на перезарядку пушки уходило не меньше получаса.
Пристроившись у шкафута, Петерсен всматривался в пиратский корабль, державшийся в кильватере, но так и не приблизившийся на пушечный выстрел.
Не приведи Господь, — подумал он, — сейчас им отвернуть вправо или влево, тогда все расчеты капитана пойдут прахом.
В этот момент Карфангер скомандовал взять на гитовы марсели, и «Мерсвин» едва не лег в дрейф. Такого маневра алжирцы никак не ожидали, и теперь их корабль на всех парусах мчался прямо на корму гамбургского судна, где боцман Петерсен пытался уловить момент для залпа: судно то взлетало на гребнях волн, то вновь проваливалось. Вдруг за его спиной появился юнга Хайне Ольсен.
— Боцман, капитан велел передать: приготовьтесь, спускаем паруса!
Не оборачиваясь, Петерсен махнул рукой, — мол, слышал, сам продолжая неотрывно следить за пиратским кораблем. У кормовых пушек уже стояли канониры с дымящимися фитилями.
Паруса алжирца заслонили полнеба. Боцман почувствовал, как по спине текут струи пота, прижал к груди стиснутые кулаки, выждал ещё какое-то мгновение — и, выбросив руки в стороны, рявкнул:
— Пли!
И тут же уши его заложило от грохота; обе разряженные пушки рванули канаты, которыми были принайтовлены к борту; весь корпус судна содрогнулся, клубы дыма заволокли обзор, и на несколько мгновений воцарилась тишина.
Не дожидаясь, пока дым рассеется, Клаус Петерсен снова погнал канониров к пушкам. Зашипели мокрые банники, которыми пушкари прочищали горячие стволы от пороховой гари. Но эти звуки заглушили радостные крики остальной команды. Боцман кинулся к борту: теперь у алжирца на месте фок-мачты из дикого хаоса обломков рей и изувеченного такелажа торчал только расщепленный обрубок.
Боцман готов был пуститься в пояс от радости.
— Ну, парни, за такую работу с меня причитается! Ставлю вам в Кадисе добрую выпивку!
Торжествовать победу было рано, и боцман снова принялся подгонять канониров; но те и без того летали, как на крыльях. Карфангер зычным голосом скомандовал брасопить реи и ставить все паруса, кроме лиселей. Отведя «Мерсвин» на добрую милю к югу и оказавшись вне пределов досягаемости, он положил судно в дрейф.
Сквозь скрип рангоута со стороны алжирца доносились дикие крики и проклятья пиратов, лихорадочно суетившихся вокруг бесформенной груды остатков такелажа. Они явно пытались поставить запасную фок-мачту. Штурман встревожился.
— Что у вас на уме, капитан?
— Хочу раз навсегда отучить их от обычая нападать на мирные торговые суда, — ответил Карфангер.
Ян Янсен онемел. Он сам не раз доказывал, что не из робкого десятка, но вот сейчас идея капитана показалась ему слишком легкомысленной и безрассудной. И потому он острожно заметил:
— Не сердитесь, капитан, но я бы хотел заметить, что мы волею Провидения необыкновенно удачно выбрались из переделки. И не стоит без нужды искушать судьбу. Ведь даже у самого искусного ткача нить временами рвется, а то, что приносит прилив, с такой же легкостью уносится отливом.
В голосе Карфангера прозвучал металл.
— Штурман, на судне командую я, а ваше дело — выполнять приказы.
С этими словами он обернулся к команде, сгрудившейся на палубе и крикнул:
— Удача любит храбрых! На волков с зайцами не ходят, поэтому я предлагаю тем, кому не по себе, спуститься вниз. Но только в Кадисе им придется сойти на берег и поискать себе другое судно. Тем, кто остается на палубе и у орудий, хочу объяснить мой замысел. Мы подойдем к алжирцу с носа, где нет пушек, и всадим в ватерлинию по залпу сначала правого, а потом левого борта. Десяти зарядов хватит, чтобы отправить их корабль в гости к морскому черту.
— Или наш, — недовольно буркнул кто-то, но себе под нос, чтобы не услышал даже боцман, не говоря уже о капитане. В конце концов, одно дело защищаться, спасая свою жизнь и добро, и совсем другое — атаковать, пусть даже морских разбойников, которых сам Господь велел топить при любой возможности. Но на судне слово капитана — закон, не подчиниться ему нельзя, и «Мерсвин», взяв курс вест, описал вокруг пиратского корабля, увалившегося под ветер, широкий полукруг.
Карфангер велел зарифить паруса, и его судно малым ходом прошло примерно в полукабельтове от носа алжирца, что увеличило точность орудийного огня. Хотя пираты встретили «Мерсвин» дикой пальбой из полусотни мушкетов и аркебуз, полуфунтовые ядра которых продырявили грот-марсель, это не помешало боцману и его канонирам разрядить пушки правого борта в носовую часть пиратского галеона.
Окутанный клубами порохового дыма «Мерсвин» тотчас развернулся против ветра, так что алжирец теперь дрейфовал прямо на него. Когда дым рассеялся, выяснилось, что только два восемнадцатифунтовых ядра из пяти попали в ватерлинию; этого было мало. Но на этот раз «Мерсвин» почти не двигался, и залп орудий левого борта оказался более прицельным: ещё четыре ядра продырявили корпус пиратского корабля и внутрь его неудержимыми потоками хлынула вода.
Гамбуржцы снова отошли от пиратского парусника, чтобы канониры могли в безопасности перезарядить орудия. Карфангер не сомневался, что после третьего залпа с пиратами будет покончено. «Мерсвин» ещё раз проделал тот же маневр — в носу алжирца стало на несколько дыр больше. Пираты вновь открыли бешеный огонь из мушкетов и аркебуз, пули щелкали вокруг, впиваясь в рангоут и переборки. команда «Мерсвина» поспешила укрыться за фальшбортом, ничком попадав на палубу.
Когда пальба утихла, один из упавших так и не поднялся: мушкетная пуля пробила тощую шею корабельного плотника навылет. Сын его, Михель Зиверс, упав на колени, тщетно пытался сорванным с головы платком остановить хлеставшую из раны кровь.
На палубе «Мерсвина» все затихло. После грохота недавнего боя тишина казалась непереносимой. Никто даже не смотрел в сторону пиратского корабля, стремительно погружавшегося в пучину; умолкли победные крики. Украдкой кое-кто косился на капитана, по-прежнему стоявшего на юте. Сняв шляпу и опустив голову, он медленно сошел на палубу и приблизился к погибшему, которого товарищи уже уложили на крышку люка. Чувствуя, что все взгляды направлены теперь на него, Карфангер стянул с плеч свой плащ, накрыл им покойника и, повернувшись, хотел отойти в сторону, как вдруг дорогу ему преградил Михель Зиверс.
