Густав Эмар - Золотая Кастилия (сборник)
— Ваше сиятельство, вы — губернатор на Эспаньоле, у вас есть право распоряжаться людьми, находящимися в вашем подчинении, вы располагаете властью почти самодержавной; но, насколько мне известно, вы не имеете права обижать меня ни словом, ни поступками, не имеете права подвергать меня допросу. Надо мной есть власть, от которой я завишу. Отведите меня к ним, предайте меня их суду; если я совершил какой-нибудь проступок, они меня накажут, — им одним принадлежит право осуждать меня или прощать.
Граф выслушал этот решительный ответ монаха, кусая губы от досады и гневно топая ногой; он не ожидал встретить такой решительный отпор.
— Вот как! — вскричал он, когда фрей Арсенио наконец замолчал. — Вы не хотите отвечать?
— Не хочу, ваше сиятельство, — сказал монах холодно, — потому что вы не имеете право допрашивать меня.
— Вы забываете, сеньор падре, только одно: если я не имею права, то имею силу, по крайней мере теперь.
— Неужели вы способны употребить силу во зло, против беззащитного человека? Я не воин, физическая боль меня страшит, я не знаю, как вынесу пытку, которой вы меня подвергнете, но знаю наверняка только одно…
— Что же, позвольте вас спросить, сеньор падре?
— Я скорее умру, чем отвечу хоть на один ваш вопрос.
— Это мы увидим, — сказал граф насмешливо, — если вы меня вынудите прибегнуть к насилию.
— Увидите, — сказал францисканец голосом кротким, но твердым, показывавшим неизменную решимость.
— В последний раз вас предупреждаю — берегитесь, подумайте.
— Я уже все обдумал… Я нахожусь в вашей власти; пользуйтесь моей слабостью как вам заблагорассудится. Я не стану даже пытаться прибегнуть к защите — это бесполезно. Я буду не первым монахом моего ордена, который падет мучеником, исполнив свой долг; другие предшествовали мне и другие последуют за мной на этом горестном пути.
Граф с гневом топнул нагой. Безмолвные и неподвижные, присутствующие с испугом переглядывались между собой. Они предвидели, что эта сцена между двумя людьми, из которых ни тот, ни другой не хотел уступить, а граф, ослепленный яростью, скоро не будет в состоянии повиноваться здравым советам рассудка, скоро получит страшную развязку.
— Ваше сиятельство, — прошептал дон Антонио де Ла Ронда, — звезды начинают бледнеть на небе, скоро рассветет, а мы еще далеко от дома, не лучше ли отправиться в путь не медля?
— Молчите! — отвечал граф с презрительной улыбкой. — Педро, — обратился он к одному из слуг, — подай фитиль.
Слуга сошел с лошади и приблизился к графу с длинным фитилем в руках.
— Пальцы! — лаконично сказал граф.
Слуга подошел к монаху, тот не колеблясь протянул обе руки, хотя лицо его было покрыто страшной бледностью, а все тело дрожало. Педро равнодушно намотал фитиль между пальцами монаха, потом обернулся к графу.
— В последний раз спрашиваю, монах, — сказал граф, — будешь ты говорить?
— Мне нечего вам говорить, ваше сиятельство, — отвечал фрей Арсенио кротким голосом.
— Зажги! — приказал граф, до крови закусив себе губы.
Слуга с тем бесстрастным повиновением, которое отличает людей этого сословия, зажег фитиль. Монах упал на колени, поднял глаза к небу, лицо его приняло мертвенный оттенок, холодный пот выступил на висках, волосы стали дыбом. Страдание, которое он испытывал, должно было быть ужасным, — грудь его с усилием вздымалась, но приоткрытые губы оставались безмолвны. Граф с беспокойством смотрел на него.
— Будешь ты говорить, монах? — спросил он глухим голосом.
Монах обратил к нему лицо, подергивающееся от боли и, бросив на него взгляд, полный невыразимой кротости, сказал:
— Благодарю, ваше сиятельство, за то, что вы мучили меня, боль не существует для человека с живой верой.
— Будь ты проклят, негодяй! — вскричал граф, ударив его в грудь сапогом. — На лошадей, сеньоры, на лошадей! Мы должны доехать до дома до восхода солнца.
Испанцы сели на лошадей и удалились, бросая сочувственные взгляды на бедного монаха. Фрей Арсенио, побежденный страданиями, без чувств упал на землю.
XXVII
Организация колонии
Тройная экспедиция, такая серьезная, как та, которую задумал Монбар, требовала необыкновенной осторожности. Несколько пунктов, занимаемых буканьерами на испанском острове, совсем не походили на города; это были скопления хижин, выстроенных беспорядочно, по прихоти хозяев, занимавших пространство в двадцать раз больше того, которое они должны были бы занять, что делало почти невозможным защиту этих пунктов от нападения испанцев, если бы тем пришло на ум покончить разом со всеми опасными соседями. Во-первых, Марго, самый важный по стратегическому положению пункт во всех французских владениях, было жалким селением, без полиции, без правильной организации, где говорили на всех языках и куда испанские шпионы прокрадывались без каких-либо затруднений, не подвергаясь опасности быть узнанными, и разведывали таким образом все планы флибустьеров.
Монбар, прежде чем атаковать испанцев, не без оснований подозревая, что те уже знали о причинах его присутствия на острове — от дона Антонио де Ла Ронда или от других шпионов, — и на желая, когда он приготовился неожиданно напасть на неприятеля, чтобы его самого захватили врасплох, решил обезопасить Марго от внезапного нападения. Было решено созвать на адмиральский люгер большой совет флибустьеров. Таким образом решения, принятые на совете, не дойдут до ушей неприятеля.
Через два дня после отъезда Польтэ на палубе собрался совет, — адмиральскую каюту нашли слишком тесной, чтобы вместить всех тех, кому богатство или репутация давали право присутствовать на этом собрании. В десять часов утра бесчисленное множество пирог со всех сторон окружило люгер. Монбар принимал депутатов по мере того, как они являлись, и проводил их под навес, приготовленный для них. Скоро собрались все; их было сорок человек — флибустьеров, буканьеров и просто местных жителей. Это были авантюристы, давно уже жившие на островах, жесточайшие враги испанцев. Загорелые под тропическим солнцем энергичные лица, пылкие взоры делали их похожими скорее на разбойников, чем на мирных колонистов, а решительные манеры наводили на мысль о чудесах неимоверной отваги, которые они уже совершили и, когда наступит минута, совершат опять.
Когда собрались все члены совета, Мигель Баск приказал всем пирогам отплыть к берегу, а к люгеру вернуться только после того, как на большой мачте вывесят клетчатый красный с черным флаг. Совет, предваряемый великолепным завтраком, проходил за столом, во время десерта, чтобы проще было обмануть нескромные взоры, которые с вершин гор, без сомнения, наблюдали за всем тем, что происходило на люгере. Когда завтрак был кончен, слуги подали крепкие напитки, трубки и табак и приподняли полог тента. Весь экипаж люгера удалился на бак, и Монбар, не вставая со стула, ударил ножом по столу, требуя тишины. Депутаты знали, что разговор пойдет о важных делах, и потому пили и ели только для вида, и хотя стол являл собой декорацию в виде настоящей флибустьерской оргии, головы у всех были совершенно свежи и холодны. Рейд Марго представлял в эту минуту странное зрелище, не лишенное некоторого живописного и дикого величия. Тысячи пирог составляли огромный круг, в центре которого находилась флибустьерская эскадра. На берегу горы и скалы были буквально затоплены сплошной массой жителей, сбежавшихся из всех домов, чтобы присутствовать издали на этом гигантском пиру, об истинной причине которого они вовсе не подозревали.
