Джеймс Купер - «Морская волшебница», или Бороздящий Океаны
Купидон оставался на крыльце до тех пор, пока его хозяин не скрылся за углом; затем, покачивая головой, полный недобрых предчувствий, свойственных невежественным и суеверным душам, он загнал в дом чернокожую мелюзгу, высыпавшую на порог, и тщательно запер за собой двери. Насколько оправдались предчувствия старого негра, будет видно из дальнейшего повествования.
Широкая улица, на которой жил Олофф ван Стаатс, была всего в несколько сот ярдов длиной. Одним концом она упиралась в крепость, другим — в невысокий частокол, именуемый городской стеной и служивший защитой против набегов индейцев, занимавшихся в те времена охотой и даже обитавших в южных графствах колонии.
Нужно быть хорошо знакомым с историей развития города, чтобы узнать в этом описании величественный проспект, простирающийся на целую лигуnote 14 через весь остров. Именно по этой улице, которая и тогда звалась Бродвеем, наши путешественники, непринужденно беседуя, направились в нижнюю часть города.
— На вашего Купидона можно оставить дом, когда отправляешься в поездку, патрон, — заметил олдермен, как только они сошли с крыльца. — Он словно амбарный замок: имея такого сторожа, можно спать спокойно. Жаль, что я не поручил этому честному старику ключи от конюшни.
— Мой отец говорил, что ключи лучше всего хранить под подушкой, — невозмутимо изрек владелец сотни тысяч акров.
— Ах, Каиново отродье! Смешно ожидать, чтобы на кошке вырос куний мех. Так вот, мистер ван Стаатс, по пути к вам я встретил экс-губернатора; кредиторы разрешили ему дышать свежим воздухом в тот час утра, когда назойливые зеваки еще не продрали глаза. Надеюсь, патрон, что вам повезло и вы успели получить свои деньги до того, как этот человек впал в монаршью немилость?
— Мне повезло в том, что я никогда не ссужал его деньгами.
— Тем лучше! Бесплодное помещение капитала, не иначе. Огромный риск и никакого возмещения. Мы беседовали с ним на различные темы и среди прочего осмелились коснуться и ваших сердечных притязаний на мою племянницу.
— Какое дело губернатору до намерений Олоффа ван Стаатса или склонностей мадемуазель де Барбери? — сухо спросил патрон Киндерхука.
— Мы и не разговаривали об этом в таком духе. Виконт был откровенен со мной, и, если б он не завел разговор за пределы благоразумия, мы могли бы прийти к более счастливому завершению нашей беседы.
— Рад, что вы вовремя остановились.
— Виконт перешел на личности, а это не может прийтись по вкусу благоразумному человеку. Но, между прочим, он сообщил, что «Кокетка», возможно, получит приказ крейсировать у Вест-Индских островов!
Мы уже упоминали о том, что Олофф ван Стаатс был красивый, представительный молодой человек крупного сложения; весь его облик свидетельствовал о том, что он истинный джентльмен. Хотя он и был британским подданным, однако, по характеру, чувствам и взглядам его скорее можно было счесть за голландца. При упоминании о своем сопернике он покраснел, хотя было неясно, что явилось причиной его волнения — гордость или досада.
— Если капитан Ладлоу предпочтет крейсировать в Вест-Индии вместо того, чтобы охранять наши берега, я надеюсь, его желание будет удовлетворено, — последовал осторожный ответ.
— У него громкое имя, но пустые сундуки, — сухо заметил олдермен. — Мне кажется, если попросить адмирала направить столь достойного офицера туда, где он сможет отличиться, капитан будет лишь благодарен за это.
Флибустьерыnote 15 принялись совершать налеты на торговцев сахаром и начинают беспокоить даже французов на юге.
— Говорят, капитан Ладлоу храбрый командир.
— Терпение и спокойствие духа! Если вы желаете добиться успеха у Алиды, вам нужно действовать более решительно. У нее темперамент француженки, медлительность и молчаливость вам не помогут. Сам Купидон устроил эту поездку в «Сладкую прохладу», и я надеюсь, что вы с Алидой вернетесь в город в такой же дружбе, какая связывает штатгальтераnote 16 и члена законодательного собрания, помирившихся после стычки по поводу годового ассигнования.
— Успех этого дела очень близок моему… — Молодой человек умолк, словно удивляясь собственной болтливости, и, воспользовавшись тем, что его туалет был совершен в спешке, сунул руку под жилет, прикрыв широкой ладонью ту часть тела, которую поэты отнюдь не воспевают как местопребывание страстей.
— Если вы имеете в виду желудок, сэр, вы не будете разочарованы, — подхватил олдермен несколько более сурово, чем позволяла присущая ему осторожность. — Наследница Миндерта ван Беверута не бесприданница. Мосье Барбери, закрывая гроссбух своей жизни, отнюдь не забыл уделить должное внимание балансу… Ах, черти! Паромщики отваливают без нас! Беги вперед, Брут, и вели им обождать! Негодяи, никогда не трогаются вовремя! То отправляются, когда я еще не готов, то заставляют жариться на солнцепеке, словно я какая-нибудь вяленая рыба! Точность — душа торговли, и я не люблю ни приходить раньше времени, ни опаздывать.
Так жаловался почтенный бюргер, во всех случаях стремившийся приспосабливать поступки других к своим собственным, вместе со своим спутником поспешая к медленно трогавшемуся судну, на которое они должны были сесть. Краткое описание местности представит несомненный интерес для поколения, которое можно назвать новым по отношению к тому времени, о котором идет рассказ.
Глубокая и узкая бухта врезалась здесь в остров, вдаваясь в сушу примерно на четверть мили. На обоих ее берегах стояли ряды домов, точно так же как вдоль каналов в Голландии. Улица эта изгибалась, сообразуясь с очертаниями бухты, словно серп молодого месяца. Дома, стоявшие на ней, типично голландского типа — низкие, угловатые, необыкновенно опрятные, — были обращены фасадом на улицу. У каждого — уродливый и неудобный вход, называемый крыльцом, флюгер, слуховые окна и зубчатые стены. К коньку крыши одного из домов был прикреплен небольшой железный шест, с которого свисала маленькая лодка из того же металла — знак того, что в доме этом живет перевозчик.
Врожденная привязанность к судоходству по искусственным и узким каналам, возможно, побудила здешних бюргеров сделать это место тем пунктом, откуда суда покидали город, хотя две протекавшие тут реки, обладавшие всеми преимуществами широкого, без всяких помех водного пути, предоставляли куда более удобные места для этой цели.
С полсотни негров уже высыпали на улицу. Окуная метлы в воду, они спрыскивали тротуары и мостовую перед домами. Эта необременительная, но ежедневная обязанность сопровождалась буйными вспышками острословия и веселья, в котором принимала участие вся улица, как бы охваченная единым радостным, безудержным порывом.
