Френсис Брайан - Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ
Его злобные глазки впивались в мои. Когда он повернулся в седле, чтобы уложить молотки обратно в седельную суму, мне показалось, что горб шевельнулся на его спине, будто был из обвислой плоти.
– Всего доброго, – сказал я. – Пусть вам сопутствует удача.
– Ну, удача-то все-е-егда при мне… сэр.
Его странный горб и то, как он протянул «все-е-гда», заставили меня содрогнуться. Прежде чем свернуть за поворот, я оглянулся. Отвратительный горбун выехал на середину дороги и так и стоял там, пристально глядя мне вслед, словно грозная уродливая птица.
После встречи с горбуном мысли о Джозефе Тейте казались просто приятными. Тейт был красивым, хотя и неприятным человеком. Он никогда не стоял во главе событий, но всегда со злобной энергией спешил присоединиться к любому дурному начинанию. Да, думал я, охотно верю, что это он выстрелил в «Испаньолу», потому что, хоть я и не мог как должно различить на таком расстоянии, кто из них стрелял, другие двое казались гораздо слабее или же были слишком пьяны для столь яростного проявления злобной энергии.
Жив ли еще Тейт? Этот вопрос обещал быть особенно трудным. Из тех троих у него было больше всего шансов выжить. Не мог ли он построить плот? Попасть на какое-нибудь плывущее мимо судно и наплести там с три короба небылиц о кораблекрушении? Отыскать челнок Бена Ганна, починить или перестроить его и уйти с отливом? А может быть, он остался там и сносно устроился? Серебряными слитками покупает себе расположение любопытствующих путешественников? В таких то идущих вперед, то возвращающихся вспять размышлениях я доехал до «Короля Георга», но все же успел решить, как мне поступать.
Однако в этот погожий день все пошло совсем не так, как я ожидал. Прежде всего Джон Калзин сообщил мне, что ему не удалось выведать никаких новых подробностей об истории нашей незнакомки. Он рассказал, что и женщина, и мальчик поглощали пищу столь поспешно, будто у них долго не было ни крошки во рту. А может быть, предположил он, они ели так быстро еще и потому, что хотели как можно скорее двинуться дальше. Но после еды ни женщина, ни мальчик уже не смогли бодрствовать.
– Они тронули меня до глубины души, Джим, – сказал Джон. – Но, Джим, мальчишка просто необузданный какой-то, ты не думаешь? А она и не пробует его обуздать. И все же в мальчишке, видать, есть что-то доброе.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду… – начал было я, но тут Грейс Ричардсон, услышав наши голоса, вышла на лестницу. Мальчик стремглав сбежал вниз по ступенькам, промчался мимо нас с Джоном, ни слова не промолвив, и выскочил на залитый солнцем двор. Я высказал свое предложение о том, чтобы мать и сын остановились в гостинице «Адмирал Бенбоу», и Грейс Ричардсон согласилась его принять.
Пока мы готовились к отъезду, я тихонько спросил Джона, не проезжал ли здесь недавно горбун?
– Нет, Джим. Про такого не слыхал.
– Я встретил одного на дороге, – сказал я. – Неприятное существо.
– Да они обычно малорослые и вовсе безобидные создания.
– Только не этот, Джон, – возразил я. – Этот даже покрупнее тебя будет. Если он заедет сюда, глаз с него не спускай.
Наша маленькая компания направилась в гостиницу «Адмирал Бенбоу», стоявшую в полутора милях от «Короля Георга». Я отдал Грейс Ричардсон свою лошадь, а сам шел рядом, ведя лошадь под уздцы. Мать и сын выглядели отдохнувшими, но ее лицо все еще было омрачено беспокойством. Я задавался мыслью о том, как мне думать об этой женщине: называть ее в мыслях «Грейс» было бы слишком фамильярно; «мисс Ричардсон» казалось неподобающим – ведь у нее есть сын; но думать о ней как о «миссис Ричардсон» тоже было бы невозможно, если ее супругом когда-то был Джозеф Тейт. Я решил мысленно называть ее полным именем до тех пор, пока, как я надеялся, более длительное знакомство не приблизит меня к ней (любым возможным путем) настолько, что «Грейс» уже не будет казаться фамильярностью.
Мальчик – Луи, – казалось, обрел новые силы. Он побежал вперед, желая увидеть море. С определенной точки на нашей неширокой дороге можно увидеть внизу берег Корнуолла.[2] Мать Луи умоляла его оставаться на виду и не переставала внимательно оглядывать все вокруг.
– Мадам, это тихое место, – уверял я ее. – Пусть он побегает, он станет лучше себя чувствовать.
От неожиданного отчаянного крика, раздавшегося чуть ниже по дороге, меня словно морозом до костей прохватило. Я взглянул на Грейс Ричардсон и увидел, что на ее лице написан ужас.
– Господи Боже мой! – воскликнула она. – Луи!
– Оставайтесь на месте! – велел я ей и со всех ног бросился вперед по дороге.
За поворотом, у обочины, стоял конь в богато убранной сбруе. Рядом, наполовину на траве, наполовину на твердо убитой дороге, лежал Луи. Какой-то молодой человек зверски избивал его ногами, и, должен признаться, я было подумал, что Луи сам вызвал его гнев. Но это выглядело слишком опасным. Человек, разодетый словно денди, угрожающе возвышался над мальчиком. Каждый удар ногой сопровождался безобразным ругательством.
В тот миг, не в силах понять происходящее, я решил, что этот щеголь собирается убить Луи, скорчившегося под жестокими ударами его сапог.
Напавший обернулся на мои крики. Этот человек был разодет так затейливо, что я никогда и не видел ничего подобного. В такой одежде надо бы скорее красоваться среди модников Бата,[3] чем здесь, на этой тихой и пустынной сельской дороге. Я снова крикнул, употребив несколько оскорбительных слов. Это сработало: я отвлек его внимание на себя, и денди потянулся за шпагой. Чтобы еще больше отвлечь его от мальчика, который теперь лежал без движения, я стал отступать назад, заманивая его за собой. Я не был вооружен: мужчины в наших краях надевают шпаги, только отправляясь в дальнюю дорогу.
В этот момент из-за поворота показалась обуреваемая горем Грейс Ричардсон. Ее крики отвлекли напавшего от меня, и он поспешил к ней, выкрикивая ругательства и таща коня в поводу. Мое суждение об увиденной сцене изменилось – он явно знал Грейс Ричардсон и был достаточно знаком с ней, чтобы иметь повод ее ненавидеть. Это не могло быть случайным нападением, вызванным дерзостью мальчика.
Щеголь в черном парике был толст и коренаст, но очень подвижен. Я бросился вслед за ним. Он поднял шпагу, собираясь то ли поразить женщину насмерть, то ли перерезать подпругу, чтобы ссадить ее с лошади. Несмотря на то, что я худощав и легок, я бросился наземь позади него, прямо ему в ноги, намереваясь его свалить, а затем каким-то манером сесть на него и дождаться, пока удастся позвать на помощь.
Руки мои пришли в соприкосновение с его ногами, и я добился своей цели. Я как бы сделал ему подножку: он упал. Копыта его коня взметнулись над моей головой и опустились поодаль. Голова щеголя громко ударилась о камни, усыпавшие здесь землю. Он издал какой-то хриплый звук и перекатился на спину, наполовину закрыв меня своим телом; его шпага, звеня, упала, пролетев мимо моего лица. Затем он снова перекатился на живот, будто плохо закрепленный люгер.[4] После этого он больше не двигался. Конь его встал на дыбы – копыта снова мелькнули у самой моей головы – и ускакал прочь.
