Валерий Рощин - Ледокол
Кукушкин помогал, но по всему было видно, что он сдался. Сил почти не осталось, на глазах опять навернулись слезы.
— Обидно, Валентин Григорьевич… — еле слышно бормотал он. — Поэта из меня не вышло. Летчик — так себе. Думал, вернемся домой — уволюсь. В грузчики переведусь или в кочегарку. Потом сопьюсь, чтоб все как у людей. А вместо этого — хрен мне теперь попутный за воротник. Чтоб шею не натирало…
* * *«Михаил Громов» осторожно приближался к льдине с потерпевшим аварию и лежащим на боку вертолетом.
— Людей все еще не видно, — доложил, наблюдая за льдиной с правого крыла мостика, Еремеев.
— Какое удаление до ее края? — спросил Петров.
— Кабельтов.
— Машинное, стоп!
— Понял, стопорим, — ответил «дед».
— Лево руль. Курс — 300.
— Есть лево руль, курс 300, — Тихонов крутанул штурвал.
Андрей старался подвести судно к льдине правым бортом, не потревожив ее. Он видел, что она трещит и ломается на части — одно неосторожное движение и… то, что осталось от вертолета навсегда исчезнет в океане.
Цимбалистый с группой своих матросов, одетых в оранжевые пробковые жилеты, стоял у борта в полной готовности. Затею со спуском на воду бота своевременно решили прекратить — ветер и множество мелких льдин не позволили бы ему пробиться к льдине. Потеря времени и лишний риск.
Штормтрапы висели вдоль борта, рядом на палубе лежала стопка спасательных кругов, двое матросов вооружились баграми, двое — мотками крепких фалов.
Банник стоял у левого крыла мостика и с опаской поглядывал на высившуюся рядом ледяную махину, к которой «Громов» медленно разворачивался кормой. Расстояние до нее не было настолько близким, чтобы опасаться отделявшихся кусков. Тем не менее одним своим видом «Семен Семеныч» внушал страх и порождал нехорошие фантазии…
* * *Льдина окончательно растрескалась и разделилась на несколько больших и маленьких фрагментов. Те, что оказались в середине — продолжали держаться вместе, хотя и колыхались на волнах сами по себе. Крайние же под влиянием ветра и течения постепенно расползались в стороны.
Подходя к льдине правым бортом, «Михаил Громов» дал еще два коротких гудка.
Севченко предпринял последнее усилие, поднатужился и Кукушкин. И усилия были вознаграждены — зажатая между педалью и основанием приборной доски нога обрела свободу.
Взвыв от боли, пилот на миг потерял сознание. Но быстро пришел в себя от грубого толчка капитана.
— Вылезай быстрее, Тютчев! — прикрикнул тот.
Кукушкин вскарабкался по креслу на пустой проем сдвижного левого блистера. Спрыгнул на лед и тут же упал — одеревеневшая нога не слушалась.
Валентин Григорьевич намеревался вылезти следом, но в этот момент две льдины разошлись настолько, что остатки вертолета начали уходить в темную воду. Сначала просел тяжелый моторный отсек, из-за чего фюзеляж накренился, задрав к серому небу изуродованное шасси. Затем он с хрустом и скрежетом прополз пару метров и стал исчезать в воде.
— Валентин Григорьевич! — испуганно крикнул Кукушкин. — Быстрее!
Тот пытался выбраться, отчаянно хватаясь руками за что придется, пробираясь к дверному проему. Однако вскоре понял: его что-то не пускает. Виной тому была теплая одежда: то ли она набухла от воды и стала невыносимо тяжелой, то ли попросту зацепилась за какой-то рычаг.
Кабина на три четверти заполнилась водой. Однако фюзеляж еще держался между двумя льдинами — основание сломанной хвостовой балки вгрызалось в лед острыми краями.
Пилот стоял на коленях на краю льдины, хватал руками свою «вертушку», отчаянно пытаясь удержать ее на поверхности.
И, глядя на поднимавшиеся из кабины пузыри, кричал:
— Товарищ капитан! Валентин Григорьевич!..
Кукушкина трясло. И от холода, и от страха, и от пережитого шока. Кругом трещал лед. Последние видневшиеся над водой части вертолета вот-вот должны были исчезнуть вместе со спасшим его капитаном.
А он ничего не мог поделать. И это бессилие пугало еще больше…
* * *Роды Галины подпадали под категорию «высокого риска», и поэтому по распоряжению Акулова в соседнем с операционной помещении дежурила реанимационная бригада.
И там все было готово для приема «тяжелого» ребенка.
Горел источник лучистого тепла, согревая воздух и поверхность реанимационного стола. Система подачи кислорода была дважды проверена. Свернутый из пеленки валик под плечики ожидал своего маленького пациента. Рядом со столом находилось оборудование для отсасывания содержимого верхних дыхательных путей. А также желудочный зонд, шприц для аспирации желудочного содержимого, лейкопластырь и ножницы.
Наконец, был набор для интубации и аппарат для искусственной вентиляции легких с реанимационным мешком и маской самого маленького размера.
Получив в свое распоряжение ребенка, реаниматологи поместили его на пеленку под источник тепла и оперативно определили наличие мекониального загрязнения; оценили мышечный тонус, цвет кожи. Прочистили дыхательные пути и легкие, провели тактильную стимуляцию.
Однако его кожа все еще имела цианотичный оттенок, а дыхание не появлялось.
— Начинаем оксигенотерапию, — скомандовал старший реаниматолог.
Вскоре через анестезиологический мешок и маску к носу ребенка был направлен свободный поток чистого кислорода…
Две медсестры, стоящие чуть позади работавших врачей, переглянулись.
«Есть надежда?» — безмолвно спросила та, что помладше.
Старшая вздохнула и отрицательно покачала головой…
* * *Когда между корпусом и льдом оставалась полынья шириной не более трех метров, Цимбалистый решил рискнуть — сильно раскачавшись на штормтрапе, ловко спрыгнул вниз.
Пролетев над полыньей, он упал на самый край льдины. Встав и, прихрамывая на ушибленную ногу, побежал к тому месту, где еще минуту назад покачивался фюзеляж разбитого вертолета, а рядом сидел на коленях Кукушкин. Под мышкой боцман тащил спасательный круг.
Проехав метра три на животе, Виталя подобрался к краю расширявшейся трещины и стал всматриваться в черноту ледяной воды…
Вначале показалось: все, не успел, погибли…
Но внезапно из глубины всплыли крупные пузыри воздуха. Сначала одна группа, за ней вторая.
Положив рядом спасательный круг, боцман сунул в воду руку и стал шарить со слабой надеждой нащупать хотя бы мертвое тело…
Спустя секунду он испуганно отшатнулся — в паре метров от него вынырнул Кукушкин, тащивший на поверхность Севченко.
Говорить от холода вертолетчик не мог — губы и руки были синего цвета. Капитан вообще не подавал признаков жизни.
